Жертвуя королевой

И стоит он беззащитный, без масок и маскарадных костюмов, которые носит от рождения, чтобы вписываться в социум и общую картину реальности. Стоит, смотрит в бездну и ни черта не выходит, как у Ницше, — не вглядывается бездна в него.

Бездна в нем отражается и если находит тогда человек в себе силы, чтобы не быть ею поглощенной, тогда он и побеждает смерть. В том смысле, что, даже умерев, он обретает бессмертие.

Я все думала об этом: о смерти, о бездне и о том, кто мы — люди есть на самом деле, — и смотрела на Макса в отблесках трепыхающегося пламени керосиновой лампы.

«Вот по-настоящему цельный человек, — пронеслось в голове, — вот перед кем бессильна бездна. Молодой и сильный мужчина, к своим годам уже обессмертивший свое имя, как ученый, как гроссмейстер. И вот он здесь со мной».

Я вспоминала, как он действовал после катастрофы. Ни одного лишнего движения. Ни паники, ни страха. Может, страх и был, но он его не показывал, как и следует настоящему мужчине.

Он был сосредоточен так же, как бывает сосредоточен за шахматной доской. Его великолепный разум решал очередную задачу, просчитывал партию на несколько ходов вперед. И я совсем не удивлюсь, если окажется, что и этот охотничий домик просчитан. Хоть это и невозможно. «Да, есть ли хоть что-то невозможное для Макса Рихтера?», — спросила я себя, когда Макс снял закипевший чайник с печки и поставил на стол.

Он разлил душистый чай с какими-то травами, которые мы обнаружили среди прочего. Сел напротив меня.

Он вглядывался в меня, будто видит в первый раз. И сейчас в отблесках огня его глаза больше не казались мне ледяными. В них плясали теплые огоньки, и я не понимала — это от лампы или это отблески того, что творится в его душе.

— Я начну с самого начала, — Макс отхлебнул чая и поставил кружку.

Я буквально задержала дыхание, словно собиралась нырнуть в пучину. Я так переживала, что не могла унять дрожь в руках и выбивала ногой едва слышную дробь по полу.

Глава 30. Комбинация гроссмейстера

Макс действительно начал с самого начала. С того времени, когда мы с ним проходили через невинный букетно-цветочный период.

Если бы рассказывал не он, я никогда бы не поверила, что у моего замечательного Макса может быть хоть какая-то слабость. Но слабость была, даже не слабость, а натуральная зависимость.

Макс Рихтер был игроком.

— Я никак не мог смириться с тем, что, люди, которые не обладают ни интеллектом, ни фантазией, при этом владеют всеми благами мира, живут припеваючи, в то время как мне приходилось сводить концы с концами, — рассказывал Макс. — Ты же помнишь, когда мы с тобой ютились в той убогой однушке, как ты ее называла — «в хатке с пауками», я получал несущественные копейки, как тренер по плаванию, иногда мы шиковали, когда побеждал на турнирах, целых два-три дня шиковали, а от научной деятельности так вообще никакого выхлопа не было?

— Помню, — отвечала я и продолжала слушать.

Мы и правда жили с ним в самом начале наших отношений так себе. Но я этого не замечала. Мы были счастливы и ничего кроме этого счастья мне было не нужно.

Но сейчас я понимала Макса и представляла, насколько такому человеку, как он, было сложно мириться с этой вынужденной нищетой.

— Я хотел заняться бизнесом, но никак не мог себя заставить. Мне казалось, что это значило только одно — сдаться. Стать торгашом. Неважно, что продавать: вещи или услуги. Торгаш он и есть торгаш, — на этих словах Макс задумался, будто что-то вспоминая и через мгновение продолжил. — Мой отец тоже был видным ученым. В Советском союзе трудился на авиационную промышленность, а когда Советский союз развалился, авиационный завод стал производить кастрюли, унитазы и прочую утварь. Многие из его коллег в то время переключились, сумели подстроиться, занялись торгашеством, а он не смог. Знаешь, что он мне сказал?

Я знала, что ответа на этот вопрос не требуется и ждала, когда он продолжит.

— «Я просто не могу, — сказал он, — это как предать себя и предать все, во что веришь». Вот и со мной примерно так было. Не мог я предать себя, но что-то делать было нужно. Но была и вторая причина — ты. Талантливая, яркая художница, которая вынуждена работать то тут, то там, чтобы как-то выживать. Я хотел, чтобы у тебя было время и свобода творить. Я должен был обеспечить тебя так, чтобы ты могла думать только о жизни, о творчестве.

И как-то один хороший знакомый затащил меня в казино. Уже спустя несколько часов я вышел оттуда с такими деньгами, о которых и мечтать не мог. Думаешь мне повезло? Нисколько. Я понял, что запросто могу считать карты, могу запросто просчитать рулетку. Игроки видят красное и белое, видят карты и ставки, я видел формулы, вероятности, уравнения и их решения. Тогда я и понял, что, если судьба вынуждает меня влачить жалкое существование, то я мириться не стану, я сыграю с судьбой в карты и у нее против меня нет шансов. Даже не против меня, а против математики.

— У тебя появилась зависимость? Как у игроманов? — перебила я его.