Жертвы Ялты

Это произошло после того, как английское правительство организовало проверку потенциальных репатриантов. До этого не существовало никаких ограничений, которые могли бы помешать Васильеву или Ратову включить несоветских граждан в списки пленных, обреченных на возвращение в СССР. В письме МИДа от 31 марта 1945 года бригадир Файербрейс писал:

До сих пор советская военная миссия пользовалась фактически неограниченными правами при определении гражданства русских военнопленных, находящихся в лагерях; и они объявляли советскими гражданами всех без разбору. Я видел копию анкет, заполняемых пленными. Там не было графы с вопросом о гражданстве, был только пункт «национальность».

Таким образом, таинственное обозначение «русский» могло с равным успехом относиться и к советскому гражданину, и к русскому эмигранту, не имеющему гражданства, обладателю нансеновского паспорта, установленного Лигой наций для лиц, не имеющих гражданства.

Весна и лето 1945 года были нелегким временем для Патрика Дина, Джеффри Вильсона и прочих сотрудников МИДа, сторонников принятой линии в вопросе репатриации. 28 марта Дин, касаясь в служебной записке случаев самоубийства среди репатриантов, писал:

Бригадир Файербрейс и полковник Тэмплин делают все, чтобы избежать огласки. Они просили, чтобы МИД обратился к отделу новостей с предложением любой ценой скрывать информацию либо о самих инцидентах, либо о слушаниях по этому делу на предварительном следствии. Может быть, Северный отдел проследит за этим и сделает все возможное… Эти самоубийства (нам известно по крайней мере о четырех-пяти) могут привести к политическим неприятностям. Сэр О. Сарджент, очевидно, пожелает, чтобы его держали в курсе событий.

Сослуживец Дина, Джеффри Вильсон, обсудил эти проблемы с сэром Дж. Камероном из отдела новостей. Последний, признав невозможность проведения следствия in camera или отстранения прессы от этого дела, высказал остроумное предложение:

Нужно представить дело в суде коронера таким образом, чтобы было ясно, что эти люди [самоубийцы] боялись возмездия за сотрудничество с немцами. Возможно, так оно и есть… и, повернув дело в эту сторону, нам удастся избежать осложнений.

Однако начальник Дина и Вильсона, сэр Орм Сарджент, счел это решение слишком хитроумным и недостаточно надежным. «Мне бы хотелось провести это дело по пункту 18 В или по какому-нибудь другому закону военного времени», — писал он. Вильсону, впрочем, удалось немного успокоить начальство сообщением, что военные власти получили инструкции предложить коронерам рекомендовать прессе не сообщать ничего об этих случаях, «поскольку раньше такой подход неизменно срабатывал». В заключение Дин сетовал на то, что замолчать самый факт рассмотрения дела в британском суде крайне трудно *332.

Но в конечном итоге у МИДа, как выяснилось, не было оснований тревожиться: общественность мирилась с происходящим, хотя случаи самоубийства множились. Особенно популярным местом стала набережная в Ливерпуле. Она буквально притягивала к себе страдающих «острой депрессией», как формулировало судебное заключение в одном из случаев *333.

Чеслав Йесман еще находился на борту «Альманзоры», еще четыре дня пути отделяли его от трагедии в Одессе, а бригадир Файербрейс уже столкнулся с первыми случаями спорного гражданства, представленными на рассмотрение новосформированного совета, в который, кроме него, вошел также генерал Ратов. 14 апреля 1945 года бригадир писал Уорнеру: