Жертвы моды. Опасная одежда прошлого и наших дней

Ядовитые зеленые венки и отравленные изготовительницы цветов попадали на первые полосы газет, но в XIX веке мышьяк и арсенофобия, которую он порождал, встречались на каждом шагу. Джеймс Уортон в книге «Век мышьяка: как дом, работа и отдых угрожали отравлением британцам Викторианской эпохи» (The Arsenic Century: How Victorian Britain was Poisoned at Home, Work and Play) убедительно показывает, насколько вездесущим было это вещество. «Мышьяковистая кислота», или белый мышьяк (трехокись мышьяка), на основе которого производили красители, крысиный яд и лекарства, представляла собой очень дешевое бесцветное вещество, мелкодисперсный порошок. Его получали в качестве побочного продукта при добыче и плавлении таких металлов, как медь, кобальт и олово[205]. Мышьяк использовали врачи, чтобы лечить, и убийцы – чтобы убивать; он мог случайно попасть в пищу и даже пиво. В аптеке этот порошок с легкостью мог купить даже ребенок. Яд, как и фетровые шляпы, мог принимать самые разные формы и назывался «истинный Протей из всех ядов»[206]. В Великобритании существовали специальные законы – Билль о контроле над ядами (1851) и Акт о мышьяке (1868), ограничивавшие количество мышьяка, которое можно было приобрести в одни руки, но его широкое применение в промышленности оставалось абсолютно легальным и никак не регулировалось. Ежегодно на производство потребительских товаров уходили сотни тонн мышьяка[207].

На другом берегу Ла Манша, во Франции, врач Анж-Габриэль-Максим Вернуа (1809-1877), консультировавший высшие чины государства, включая императора Наполеона III, провел ряд исследований технологии использования мышьяка на производстве. Невзирая на высокий ранг, он живо интересовался вредными и опасными производственными факторами. В 1859 году Вернуа посетил мастерские по изготовлению искусственных цветов и обнаружил, что работники были смертельно больны[208]. Он описал угрозы для здоровья, связанные с каждым из этапов технологического процесса, а на хромолитографии, служившей иллюстрацией к его статье, изображено, как токсичная зеленая пыль разрушала руки и тела изготовителей цветов (ил. 2 во вклейке). В условиях мастерской или фабрики эта пыль забивалась под ногти и с немытых рук попадала в еду. Она вызывала нарывы на пальцах ног, высовывавшихся из дырок в поношенных башмаках, и, оседая на полу, убивала крыс и мышей. Вернуа отмечал, что ателье по изготовлению цветов были одними из немногих мастерских, где не было ни грызунов, ни охотящихся на них кошек, за исключением лишь одного больного представителя семейства кошачьих, который попался ему на глаза. Поздним вечером, когда работники уносили ядовитую пыль домой на своей одежде, она распространялась по всем поверхностям в тесных квартирках «независимых» сдельных рабочих.

В XIX веке мышьяк считался ядом «раздражающего» действия. При контакте с телом он действовал как «разъедающее вещество, которое оказывает на кожу каустический эффект, в результате чего на ней образуются язвы, струпья и происходит отторжение некротизированных тканей»[209]. Этот процесс наглядно представлен на иллюстрациях, демонстрирующих процесс язвообразования на зеленых руках с желтыми ногтями, покраснение и отслоение кожи вокруг губ и ноздрей. Глубокие, окаймленные белым, словно раковые образования, шрамы на ноге рабочего выглядят как кратеры на поверхности кожи. Отслоение кожи позволяло яду проникнуть еще глубже в организм; по мнению Вернуа, особо уязвимыми были работники, которых называли apprêteurs d’étoffe: они окрашивали белую ткань в желтый цвет с помощью другого едкого химического красителя – пикриновой кислоты. Использование этой кислоты придавало зеленому цвету более естественный оттенок. Затем рабочие голыми предплечьями втирали изумрудно-зеленую пасту в ткань и растягивали ее для просушки на деревянных рамах, накалывая на торчащие по периметру гвозди. Гвозди рассекали им ладони и руки, и яд проникал прямо в кровоток – этот процесс Вернуа называл беспрерывным «прививанием» мышьяка[210]. Попадая в процессе мочеиспускания с рук мужчин на половые органы, мышьяк вызывал похожие на сифилисные болезненные воспаления и повреждения мошонки и внутренней части бедер. Чтобы излечить эти травмы, порой приводившие к гангрене, требовалось до шести недель стационарного лечения[211]. После обработки ткани мужчинами к работе приступали девочки и молодые женщины: они делали из нее листья и букеты. Работницы страдали отсутствием аппетита, «тошнотой, коликами и диареей, анемией, бледностью кожных покровов и постоянными головными болями, которые будто тисками сжимали им виски»[212]. Впоследствии правительства Франции и Германии приняли законы, запрещавшие использование этих красителей[213]. Правительство Великобритании не предпринимало никаких мер, и в 1860 году, всего лишь за год до гибели Матильды Шуэрер, британский врач Артур Хилл Гассаль описывал состояние здоровья работников лондонских цветочных мастерских как «в наивысшей степени плачевное»[214].