Жертвы Северной войны (СИ)

В Орвиле у Мари не было ни друзей, ни знакомых. По крайней мере, тех, о которых она знала — мало ли куда могло разметать девчонок из ее университетской группы. На гостиницу денег она тоже с собой не догадалась прихватить. Деньги были — за работу в глуши неплохо доплачивали, а тратить Мари все равно почти ничего не тратила. Если бы она не проявила себя такой растяпой…

Значит, надо ехать домой. Домой она всегда даже без денег доберется — на крайний случай, попросит госпитальное начальство закинуть. Ведь она сюда не абы как приехала, с пациентом, ей полагается проезд обратно… Хотя этого ужасно не хочется. Вообще ничего не хочется. Хочется тупо сидеть на стуле в коридоре, и ничего не делать…

Кто-то положил Мари руку на плечо. Она вскинула голову — это был Вайсен.

— Мари, вам есть, где остановиться? — участливо спросил пожилой врач.

Мари покачала головой.

— А то давайте у меня, — предложил он. — С тех пор, как моя старшая дочь уехала в Столицу учиться, у нас пустует одна комната. Мирей будет вам очень рада. Она вроде бы тоже из ваших краев.

Мари улыбнулась.

— Спасибо, Петер, я вам очень благодарна. Я бы с удовольствием переждала у вас немного, а завтра поехала бы назад.

— На том и порешим. Через двадцать минут кончается моя смена, подождите меня в холле.

У Вайсена была своя машина, и Мари заснула еще по пути, несмотря на то, что дорога была ужасно плохая. Колдобина на колдобине, как говорится. Она очень смутно запомнила жену Вайсена — раньше никогда ее не встречала. Помнила только, что ее положили спать в комнату, всю завешенную какими-то плакатами, и милосердно оставили одну. Мари не знала, что ей хочется больше — плакать или спать.

Плакать она не стала — заснула.

А проснулась от спорящих за дверью голосов. Один, женский, говорил что-то насчет законов гостеприимства, другой, мужской, что-то упорно доказывал. Мари не слышала, что именно — толстая дверь перекрывала все звуки. Она приподнялась на локте и без всякого удивления обнаружила, что спала одетой. Н-да… бывает.

Мари встала, попыталась руками привести в порядок волосы (всем длинноволосым расчесываться по утрам — наказание, но для кудрявых это нехитрое занятие превращается в настоящую пытку)… ну и ладно, не на бал идет… и распахнула дверь. Как и следовало ожидать, хозяйка дома — жена Вайсена — отбивала натиск симпатичного молодого человека, вооруженного армейской рацией и кобурой под пиджаком (кобуру Мари засекла почти случайно — молодой человек в какой-то момент неудачно пошевелился).

Они оживленно спорили на лестнице. Мари уловила обрывок фразы:

— …государственной важности, мадам!

— А мне все равно, юноша! — твердо отвечала хозяйка. — Девочка намаялась, спит, не дам…

— Я уже не сполю, фрау Вайсен, — произнесла Мари, сразу почувствовав все те часы сна, которые она недобрала. — В чем дело, молодой человек?

— Вас вызывают в госпиталь. К подполковнику Элрику.

«Ал — майор», — обрезала она крылья толкнувшейся надежде. Только сказала:

— Ему хуже? Нужен врач?

Ну да, раскатала губешку. Как будто в районной больнице врачей мало.

— Нет, служба, мадемуазель. Нужны ваши свидетельские показания.

Мари отметила: ушлый оказался служака. Последнюю фразу он произнес на ее родном наречии, которое ни в Столице, ни к Востоку от нее практически не употребляли. Оттого и «мадемуазелью» назвал. Интересно, а, кроме стандартных «мисс», «фройляйн» и «мадемуазель», обратиться «донна», «сан» или «барышня» секретарь жены фюрера в состоянии?

Наверное, да. За то и держат. Многонациональная, черт ее побери, держава.

И сей достойный факт вызывал в настоящий момент только раздражение. Деньги секретарей учить находят, а спасать собственных сотрудников… высоких… с бородкой… у них средств нет!

Но вслух Мари только сердито спросила:

— Вы что, допускаете полуживых к расследованию?

Молодой человек даже плечами не пожал. Он был при исполнении, и ему было все равно.

Мари довезли до больницы с ветерком: вчера ей показалось, что Вайсен живет от госпиталя гораздо дальше. Вот в такие моменты и понимаешь, что расстояние и время — действительно понятия в высшей степени относительные. Особенно они зависят от транспортных средств: одно дело разболтанный пикапчик, а совсем другое — армейская тачка невнятной модели, но с дикими количеством л.с. под капотом.

А еще Мари подумала — не туда попала. Вчера госпиталь показался ей совсем другим. Разве были тут такие высокие потолки, разве пахло так сильно лекарствами?..

С кресла в холле поднялся ей на встречу мельник, дед Курта.

— О господи! А вы-то что здесь делаете? — спросила Мари вместо приветствия. Как минимум невежливо спросила.

— Я? — старик враждебно смотрел на нее темными слезящимися глазами. — Всю деревню эвакуировали, фройляйн Варди. Всех до единого. А я здесь… внука жду.

— Что с Куртом? — ахнула Мари. Про эвакуацию Маринбурга она спрашивать не стала. Потом. Успеется.

Хотя, конечно… Что такое произошло в деревне?

— На допросе, — неохотно сказал мельник. — Допрашивают его с дружком его. Обещали отпустить скоро.

— Где вас поселили? — спросила Мари.