Жертвы вечернiя

Съ каждымъ днемъ все ощутительнѣе и рѣзче чувствовалось, что вся эта тысячеголовая, разнородная человѣческая толпа, все болѣе и болѣе внутренне распоясывалась, распускалась, что всероссійская гниль и тлѣніе коснулись и этихъ гонимыхъ, и протестующихъ, не мирящихся съ торжествомъ звѣря и хама. Чувствовалось, что толпа взвинчена, возбуждена и раздражена какимъ-то общимъ и связующимъ и разъединяющимъ всѣхъ возбужденіемъ и что это возбужденіе мало-по-малу подходило уже къ тому опасному предѣлу, за которымъ, какъ внутри клокочащаго парового котла, слѣдуетъ сокрушительный

взрывъ.

Какъ-то случайно вечеромъ Юрочка попалъ въ эту фланирующую толпу. Онъ былъ непріятно пораженъ, онъ понялъ, что прежней, идиллической, тихой жизни и здѣсь, въ этомъ прекрасномъ уголкѣ, наступилъ конецъ, что всероссійское хулиганство, порча и зараза хотя и въ неизмѣримо смягченномъ видѣ перенесены уже и въ этотъ заповѣдный край.

Юрочку охватила возбуждающая жуть, сердце заныло дурнымъ предчувствіемъ того, что уже все въ Россіи сгнило, погибло и обречено на умираніе и истребленiе.

Въ полутьмѣ улицы этотъ безпрерывно текущій людской потокъ, съ тысячами блѣдныхъ бликовъ вмѣсто лицъ, съ горящими глазами, съ его мрачнымъ, буйнымъ гуломъ, гомономъ, шумомъ отъ множества шмыгающихъ ногъ и съ раздражающимъ надрывнымъ смѣхомъ вызывали въ воображеніи Юрочки какіе-то неясные, но кошмарные апокалипсическіе настроенія, образы, и картины, точно грядущіе неописуемые ужасы и многообразная мучительная смерть уже рѣяла въ воздухѣ своими черными крылами надъ головами этой обреченной толпы.

И казалось, что толпа предчувствовала всѣ надвигающіеся ужасы, чуяла свою обреченность. Каждый спѣшилъ отмахнуться отъ страшныхъ призраковъ, торопился урвать отъ ненадежной жизни хоть кусочекъ счастія, испить хоть каплю радости и въ нервномъ, печальному смѣхѣ, въ нездоровомъ весельѣ забыться отъ подстсрегающаго горя.

И Юрочкѣ передался этотъ общій, безысходный, какъ сама судьба, ужасъ и такъ же, какъ и вся толпа, онъ носилъ неразвѣянную гнетущую тоску въ сердцѣ свое.

Цѣлые дни и особенно по вечерамъ въ окраинныхъ частяхъ города то и дѣло гремѣли ружейные и револьверные выстрѣлы.

То забавлялась чернь, наворовавшая оружія и устрашавшая ненавистныхъ буржуевъ.

Мѣстное казачье населеніе, вѣками воспитанное въ самодисциплинѣ и чинности, порядливое, законопослушное, косо глядѣло и сторонилось распоясанныхъ крикливыхъ всероссійскихъ пришельцевъ и сокрушенно говорило, что это они, иногородніе, принесли съ собою изъ беззаконной, расхлябанной, огаженной всяческими злодѣйствами, распутствомъ, измѣной и сквернословіемъ Россіи свои звѣриные нравы, свои волчьи навыки, свою занос-

ливость, хвастовство, нестерпимую грубость и никогда не виданную на Тихомъ Дону преступность и дороговизну.

Кое-гдѣ на базарахъ, по улицамъ и переулкамъ уже учинялись выведеннымъ изъ терпѣнія населеніемъ кровавые самосуды надъ убійцами и ворами.

Почтенные, степенные старики съ патріархальными бородами горестно покачивали своими сѣдыми головами и говорили:

— Хохолъ и русакъ поперъ къ намъ на Тихій Донъ. Валомъ валитъ. Сила! А ужъ гдѣ хохолъ и русакъ, тамъ добра не жди. И какъ ни кинь, быть великой бѣдѣ на Тихомъ Дону.

Всѣ примѣты къ тому клонятъ. Не даромъ Калединская полая вода покрыла всѣ прежнія вешнія воды. А большая вода — большая бѣда.

Донскія старухи вѣщали, что наступили послѣднія времена и изъ устъ въ уста передавалась жуткая молва о томъ, что на ранней утренней зарѣ кто-то видѣлъ уже на высокомъ степномъ курганѣ коня блѣднаго и на немъ всадника. И адъ слѣдовалъ за нимъ. И дана ему власть умерщвлять и мечемъ, и голодомъ, и моромъ, и звѣрями земными. И всадникъ мертвенными, неморгающими очами глядѣлъ въ сторону Дона. И далъ онъ знакъ. И адѣ зашевелился. Сроки уже пришли. Не нынче — завтра придетъ въ міръ Антихристъ. Онъ давно уже народился и готовъ къ дѣйствію. И тогда неизбывное горе, муки, стенанія и

смерть всему роду человѣческому.

Юрочка, получивъ отъ матери передъ отъѣздомъ изъ Москвы двѣсти рублей, мнилъ себя большимъ капиталистомъ.

По дорогѣ на Донъ и въ первую недѣлю своей самостоятельной жизни въ Новочеркасскѣ онъ и не замѣтилъ, какъ значительная часть его денегъ куда-то улетучилась.

Надежды на пріѣздъ матери у Юрочки съ каждымъ днемъ падали, и онъ часто задумы-вался надъ вопросомъ, какъ же онъ будетъ существовать одинъ на чужой сторонѣ, безъ родныхъ, безъ знакомыхъ, неспособный заработать ни одной копѣйки, когда истратитъ послѣдній рубль?

Въ гостиницѣ онъ познакомился съ полковникомъ-бѣженцемъ, жившимъ рядомъ съ нимъ, такъ же, какъ и всѣ буржуи, ограбленнымъ большевиками и существовавшимъ на тѣ гроши, которые удавалось ему выручать отъ продажи своихъ послѣднихъ вещичекъ.

Для сокращенія расходовъ по предложенію полковника они поселились вмѣстѣ въ его маленькой комнаткѣ-конурѣ.