Жертвы вечернiя

Онъ былъ при шашкѣ, съ револьверомъ на боку его сѣрой, короткой шубейки и глубоко погруженный въ какія-то думы, казалось, не замѣчалъ происходящаго вокругъ него.

По приказанію командующаго всѣхъ мужчинъ изъ обоза, способныхъ двигаться, адъютанты останавливали по переходѣ черезъ мостъ у землянки и, раздавъ имъ запасныя винтовки съ патронами, партіями отправляли въ цѣпь.

Сѣдые, искалѣченные полковники, капитаны и штатскіе люди всякихъ ранговъ и положеній строились, какъ рядовые и шли въ бой.

Всѣ понимали, что сегодня положеніе арміи настолько трудное, какъ никогда прежде.

Большевистская артиллерія громила хутора и жидкія добровольческiя цѣпи не только съ фронта, но уже и съ тыла и съ обоихъ фланговъ.

Тысячи повозокъ добровольческаго обоза, нѣсколько часовъ переправлявшіяся черезъ рѣчку, плотнымъ, громаднымъ прямоугольникомъ сосредоточились въ обширной долинѣ между рѣкой съ одной стороны и длинной возвышенностью съ другой.

Обозу некуда было двигаться. Онъ оказался запертымъ вмѣстѣ со своей арміей желѣзнымъ вражескимъ кольцомъ.

Большевики стянули сюда огромныя силы съ мощной артиллеріей.

Они знали, что добровольцы безъ снарядѳвъ, что патроны на исходѣ.

Это поднимало ихъ энергію и подвигало къ невиданному въ ихъ рядахъ напору.

На этотъ разъ красные рѣшили, во что быто ни стало, доконать маленькую, но страшную армію.

Добровольцы съ сверхсильнымъ напряженіемъ бившіеся съ ранняго утра, нигдѣ еще не успѣли прорвать ни одного звена вражескаго желѣзнаго кольца, не расчистили еще кроваваго коридора.

Шрапнели, посылаемыя со всѣхъ сторонъ, почти безпрерывно рвались высоко въ небѣ надъ обозомъ, съ каждымъ разомъ все болѣе и болѣе снижаясь.

Люди и лошади, за мѣсяцъ тяжкаго похода такъ привыкли къ огневому обстрѣлу, что, казалось, на опасность не обращали ни малѣйшаго вниманія.

Кое-гдѣ падали уже убитые и раненые люди и лошади, оказывались поврежденными повозки, ни это никого не смущало.

Обозъ притихъ и напряженно, но терпѣливо ждалъ конца боя.

Добровольческая артиллерія безмолвствовала.

Въ арміи знали, что во вчерашнихъ бояхъ подъ хуторами послѣдніе снаряды разстрѣляны, патроны были на исходѣ.

Высшее командованіе напрягало всѣ силы арміи, чтобы поскорѣе дорваться до Филипповскихъ хуторовъ, такъ какъ по свѣдѣніямъ развѣдки, тамъ имѣлись большіе склады снарядовъ и патроновъ.

Всю прошлую ночь добровольцы искали эти склады, такъ какъ отъ нахожденія или ненахожденія ихъ зависѣла жизнь и смерть арміи, но перерывъ всѣ дома и дворы, не нашли ни одного снаряда, ни одного патрона.

Большевики заблаговременно успѣли все это вывезти.

Теперь переутомленной, понесшей значительныя потери, маленькой арміи пришлось разсчитывать только на маневръ, на силу и крѣпость своего штыка и духа.

Часъ за часомъ проходили въ безпрерывномъ, ни на минуту не ослабѣвавшемъ, а все разгоравшемся боѣ.

Около полудня отъ артиллерійскаго обстрѣла въ оставленномъ за рѣкой хуторѣ загорѣлся рядъ хатъ и огонь распространялся неторопливо, ровно захватывая другія хаты и скирды соломы.

День былъ безвѣтреный.

Скоро пожаръ вспыхнулъ и на выселкахъ на противоположномъ берегу рѣчки, у самой головы добровольческаго обоза.

Въ грохотѣ огневого боя, особенно въ рѣдкіе и короткіе промежутки между пушечными выстрѣлами, слышалось безпрерывное, методическое, характерное и все усиливающееся зловѣщее гудѣніе и мелкое потрескиваніе сухого дерева, соломы и камыша, пожираемыхъ разроставшимся пламенемъ.

Казалось, милліоны россійскихъ солдатскихъ челюстей временъ горе-главковерха Керенскаго лущили, расщелкивали и похрустывая, разжевывали сѣмячки.

Иногда сквозь звуки боя, зловѣщій гудъ, шумъ и трескъ пламени доносилось отчаянное мычаніе коровъ, ирорѣзывалось звонкое, испуганное ржаніе лошадей, лай обезумѣвшихъ собакъ и тревожный, глухой человѣческій гомонъ.

Воздухъ накалялся. Поднимался вѣтерокъ. Отъ горящихъ хуторовъ на обозъ иной разъ, какъ изъ раскаленной печи, тянуло жаромъ.

Часамъ къ тремъ дня на главномъ передовомъ фронтѣ добровольцевъ дѣло начало принимать очень дурной оборотъ.

Отрядъ генерала Маркова, состоявшій преимущественно изъ молодыхъ, закаленныхъ въ бояхъ, офицеровъ, малочисленный, утомленный, поражаемый съ фронта и фланговъ артиллерійскимъ и ружейнымъ огнемъ, подъ напоромъ многочисленнаго врага сталъ медленно подаваться назадъ.

Цѣпи этого отряда уже появились на склонахъ возвышенности.

Съ низины, изъ обоза простымъ глазомъ уже видны были одиночные отступающіе стрѣлки.

Взоры всѣхъ съ трепетнымъ вниманіемъ приковались къ этимъ рѣзко отчеканеннымъ на ясномъ фонѣ неба чернымъ силуэтамъ.

— Плохо наше дѣло, совсѣмъ плохо...

— Да, всему есть предѣлъ, даже безумству храбрыхъ. Видимо, доживаемъ послѣднія минутки... Ну, что-жъ, на все Божья воля! — говорили одни.

— Выворачивались изъ всякихъ обстоятельствъ, — замѣчали другіе. — Развѣ лучше было подъ Кереновской или у Усть-Лабы, подъ Некрасовской? На то Корниловъ... Вывернется и еще по рожѣ имъ накладетъ...

— Дай-то Богъ. Только большевики сегодня сильнѣе, чѣмъ когда бы то ни было.