Жертвы времени (СИ)

Я промолчал и Мастер вскоре ушел.
Где-то за окном протяжно и одиноко завыла собака. Странная тревога в этом вое заставила меня сесть в кровати. Я посидел немного, вслушиваясь в полную скорби песню, потом встал, перебравшись в кресло, поближе к куреву и тут вспомнил о своем желании напиться до бесчувствия. Да, это было бы наилучшим для меня выходом. Ничего не помню, ничего не знаю, ни о чем не думаю.
Я заглянул в кувшин на столе: там было вино, красное и густое. Удивительно, еще утром кувшин был совершенно пуст, неужели у меня есть собственная прислуга, которая предугадывает мои желания?
В животе неприятно заурчало – пожалуй, не мешало сперва перекусить. Покосившись на кувшин, я все же не стал пить на голодный желудок и, одевшись, вышел на улицу. Мимо ехала телега, несколько хмурых людей зажигали и развешивали на крючьях тщательно вычищенные от копоти масляные фонари – по два на каждый дом. В сгустившейся темноте город обретал совершенно другой вид. На узких боковых улицах вообще не было никакого освещения, на центральных фонари лишь следка разряжали мрак, но у меня создалось жуткое впечатление, что сам город светится изнутри.
Жизнь не затихала, кто-то весело смеялся, прогуливались люди, рабы с ведрами смывали с мостовой запах конской мочи.
За каждым окном горел свет, из приоткрытых форточек тянуло приятными ароматами лаванды и яблок – это источали легкий запах горящие в подсвечниках свечи. Я видел дням мастерскую, где этих свечей было видимо невидимо, высоких и низких, цветных и молочно белых. Сама лавочка благоухала травами и чем-то сдобным, от чего невольно хотелось перекусить.
Теперь все лавочки были закрыты, люди отдыхали после длинного дня и чем ближе я подходил к центру города, тем громче звучала музыка – пели прямо на улицах, и тем больше становилось людей. И никто не обращал на меня внимания.
На кухне в этот час было довольно много людей, над столом стоял настоящий гуд голосов, какой-то мальчишка, весело притопывая, в углу играл на маленькой звонкой скрипке, но никто не слушал.
Дверь трапезной была приветливо открыта и стоило мне войти, как ко мне подошла уже знакомая дородная кухарка.

–Желаете ужин? – спросила она громко. На ее переднике не было ни одного пятна, пухлые руки были сложены на животе.

–Да, и есть ли у вас что-то крепкое выпить?

–Конечно, – согласилась она, – сейчас, дори, вы присаживайтесь с краю, вон целый стол свободный и к нам поближе, – она улыбнулась, толи заигрывая, толи подтрунивая надо мной.

Она была в сущности права: знакомств для меня было сегодня и так предостаточно, я лучше посижу тут, в уголочке, послушаю, о чем говорят местные.

Они говорили о снежном дубе, о том, что в этом году засуха убивает злаки. Кто-то громко расхваливал коричные пирожные, человек со странными, по локоть коричневыми руками, кожа на которых слегка шелушилась, ворчал, что краски для шкур в этом году опять не привезли.