Жестяной барабан

Мария, плача, повесила на меня барабан, который его преподобие во время процесса держал у себя. Мы пошли к трамвайной остановке, что у Главного вокзала, и последний участок пути меня нес Мацерат. Через его плечо я глядел назад, искал в толпе треугольное лицо, хотел узнать, пришлось ли и ей лезть на вышку, прыгнула ли она вслед за Штёртебекером и Мооркене или, подобно мне, избрала вторую возможность, которую предоставляет каждая лестница, – возможность спуска.

Я и по сей день не сумел отделаться от привычки на улицах и площадях искать глазами мозглявую девочку-подростка, не красивую и не уродливую, но все же непрестанно убивающую мужчин. Даже лежа в кровати своего специального лечебного заведения, я пугаюсь, когда Бруно докладывает мне о незнакомом посетителе. Мой ужас, если выразить его словами, звучит так: сейчас ввалится Люция Реннванд и в последний раз, как пугало детских лет, как Черная кухарка, потребует, чтобы ты спрыгнул.

Десять дней Мацерат раздумывал, подписывать ли письмо и отправлять ли его в министерство здоровья. Когда на одиннадцатый день он его наконец отправил, по городу уже била артиллерия и было сомнительно, удастся ли почте доставить это письмо по адресу. Передовые танковые части маршала Рокоссовского уже дошли до Эльбинга. А Вторая армия, армия Вейса, заняла позиции на высотах вокруг Данцига. Для нас началась жизнь в подвале.

Как нам всем хорошо известно, наш подвал находился прямо под лавкой. Попасть в него можно было прямо из подъезда, через дверь напротив туалета, спустясь на восемнадцать ступенек, за подвалом Хайланда и Катеров, перед подвалом Шлагера. Старый Хайланд еще был здесь, однако фрау Катер, и часовщик Лаубшад, и семья Эйке, и семья Шлагер исчезли, прихватив с собой несколько узлов. Про них, а также про Гретхен и Александра Шефлер говорили потом, что в последнюю минуту им удалось подняться на борт корабля из бывшего общества «Сила через радость» и выйти в море то ли на Штеттин, то ли на Любек, то ли вовсе на мину – и в воздух. Во всяком случае больше половины квартир и подвалов стояли теперь пустые.

У нашего подвала было одно важное преимущество – наличие второго выхода, представлявшего собой, как мы опять-таки уже знаем, откидную крышку позади прилавка. Поэтому никто и не мог видеть, что Мацерат несет в погреб и что достает оттуда. Люди умерли бы от зависти, доведись им увидеть те припасы, которые Мацерат успел натаскать за время войны. Сухое и теплое помещение было сверху донизу набито продуктами, здесь на полках, которые практичный Мацерат изготовил собственными руками и закрепил на вбитых в стенку дюбелях, располагались бобовые и макаронные изделия, сахар, искусственный мед, пшеничная мука, маргарин, здесь ящики хрустящих хлебцев соседствовали с ящиками растительного масла, консервные банки с лейпцигским рагу громоздились подле банок с мирабелью, зеленым горошком и сливами. Несколько вставленных примерно в середине войны по настоянию Греффа распорок между бетонным полом и потолком должны были придать продуктовому складу надежность оборудованного согласно инструкции бомбоубежища. Мацерат уже не раз хотел выбить эти распорки, поскольку Данциг, если не считать нескольких показательных налетов, серьезной бомбежки не видел. Но когда люфтшуцварт Грефф уже не мог больше воздействовать на Мацерата, сама Мария попросила сохранить балки. Чтобы быть спокойней за Куртхена, а отчасти и за меня.

При первых бомбежках в конце января старик Хайланд и Мацерат объединенными усилиями сносили кресло, на котором сидела мамаша Тручински, в наш подвал. Потом – то ли по ее просьбе, то ли боясь нелегкой работы – они начали оставлять ее в квартире, у окна. После большого налета на Старый город Мария и Мацерат застали старуху с отвисшей челюстью и до того закатившимися глазами, словно ей залетела туда маленькая липкая мушка.

Тогда сняли с петель дверь в спальню, старый Хайланд извлек из своей сараюшки инструмент и несколько досок. Покуривая сигареты «Дерби», презентованные ему Мацератом, он начал снимать мерку. Оскар ему помогал. Остальные снова нырнули в подвал, потому что с горки возобновился артиллерийский обстрел.

Хайланд хотел управиться как можно скорее, сколотив простой, не суживающийся гроб. Оскар же предпочитал традиционную форму, он не унимался и так подставлял доски под пилу, что в конце концов Хайланд решился сузить гроб к ногам, чего вправе потребовать для себя любое человеческое тело.

Гроб в результате получился вполне благородного вида. Греффиха обмыла мамашу Тручински, достала из шкафа свежевыстиранную ночную сорочку, обрезала ей ногти, привела в порядок пук волос на затылке, укрепив его двумя шпильками, – короче, приложила все усилия, чтобы мамаша Тручински и после смерти напоминала ту серую мышь, которая при жизни охотно пила солодовый кофе и ела картофельные драники.