Жестокая Фортуна

– Не получится! Огромный скачок ты хочешь совершить! От сохи и сразу в Космос подпрыгнуть нельзя! Портки порвутся! Сам ведь когда-то утверждал подобное. Забыл?

– Помню! Но за последние недели обстоятельства изменились. Кардинально изменились. И если мы не поторопимся, погибнем сами, потеряем родных и близких, и история нам этого не простит.

С минуту мужчины сидели молча, попивая креплёное вино, словно воду. После чего Виктор вдруг бесцеремонно фыркнул, отставил пустой бокал и поинтересовался:

– Всё выспросил? Я уже могу бежать, приступать к своим обязанностям первого Советника?

– Ещё ничего не выспрашивал, – проворчал монарх. – Только приступаю! Вопрос первый: стоит ли мне верить Мааните, если она начнёт оправдываться?

– Нет. До тех пор, пока она не пройдёт в Шулпе исцеление, не верь ей. Дальше?

– Мм? Ну ладно!.. Как долго ты собираешься пробыть в Чагаре?

– Насколько потребует обстановка.

– Как ты относишься к моей старшей дочери?

Теперь хмыкнул и тяжело вздохнул сам Менгарец, перед тем как ответить:

– Более чем хорошо отношусь… – и тут же решился: – Хочу уже сегодня официально при твоей матери предложить Розе Великолепной руку и сердце. Надеюсь, ты не станешь возражать и чинить препятствия нашему счастью?

– Хм! Хочешь меня смутить? – посуровел Гром. – Или стал сомневаться в моей любви к дочери? А зря! Что бы я ни творил в последние недели, как бы ни смотрел на мир через мутные стёкла зависимости от Мааниты, Розу я никому в обиду отдавать не собирался. И даже лишение престола – не более чем попытка оградить мою кровинушку от этого мерзкого политического болота. Сам видишь, что вокруг творится. И уж тем более вещаешь, что станут происходить события, многократно более страшные и, скорее всего, кровавые.

Виктор не стал вслух обвинять друга в некоторой непоследовательности:

– Ну что ты! В твоей отцовской любви к принцессе у меня и крохи сомнения не было. Я всегда верил и знал, что рядом с тобой она в полной безопасности. Но я всё-таки переспрошу: ты не против моего будущего брака с принцессой?

Король сделал вид, что очень засомневался, бормоча свои сомнения вслух:

– Ну что тебе ответить?.. Раньше ты был старый и невзрачный… сейчас вроде исправился и явно помолодел. Прежде ты хромал очень сильно, а одна рука у тебя почти не действовала. Как и один глаз почти не видел. И это ты поправил… А значит, уже можешь рассмотреть строптивый и вздорный характер моей дочурки… Что поумнел, тоже заметно внешне… Но вот понимаешь ли ты, что с Розой тебе будет очень сложно? Она ведь не уступит, она ведь не стушуется перед авторитетом, она в порыве к честности и к торжеству справедливости может сотворить невесть что. Нужна тебе такая взбалмошная и непокорная супруга?

– Ха! С этим мы уж как-нибудь разберёмся! – улыбался успокоившийся Виктор Палцени. – Тем более что иной супруги я возле себя и морально не потерплю. Мне как раз такая и нужна, решительная, воинственная, настоящая Покорительница Небес!

Опять с минуту Гром Восьмой уже совсем иным взглядом присматривался к другу, который неожиданно стал перемещаться в совсем иную категорию зятя. Но ревности или неприятия не возникало, поэтому он протяжно выдохнул и кивнул:

– Ладно, можешь считать, что моё предварительное согласие ты получил. Всё остальное будет зависеть от дочери. Мало ли что она надумает…

– Понял, спасибо! Значит, все вопросы решили? Теперь мне надо бежать, подключаться к поискам всех без исключения наложниц. Скорейшее их исцеление – для меня сейчас задача номер один.

Он уже встал и собрался двинуться к двери, как Гром нечто припомнил. Правда, говорил об этом с некоторым стеснением:

– Ну, одна штука прямо тут недалеко завалялась…

– Что значит «завалялась»? – замер в нехорошем предчувствии Советник.

– Ну, я не совсем верно выразился, скорей «засиделась». Одна тут оставлена в самой строгой темнице по моему личному распоряжению.

– Как же так? Неужели для себя оставил?

– Зачем так издеваться? – обиделся король. – Она сама виновата, хотя сейчас получается, что сама себе и помогла… Когда за ней прибыли эмиссары Юга, она единственная из всех, кто закатил истерику и пригрозил покончить жизнь самоубийством. Кричала о том, что её не имеют права отдавать кому-то в жёны как бессловесную скотину. Постоянно при этом цитировала твои слова, что наложницы не рабыни, а свободные женщины, освобождённые из гарема нашего врага. И что с ней только не делали, как не уговаривали… – он скривился, припомнив нечто совсем нехорошее. Но, оглянувшись на двери, покаянно признался: – Голодом даже морили – ни за что не соглашалась. Пришлось на время упрятать в самое мрачное и страшное подземелье.

– И как она там?

– Понятия не имею, сразу про неё все забыли. Хотя я давал строгое распоряжение кормить её самой лучшей пищей. Как-никак, а трофей-то слишком дорогостоящий…

– Эх! – печально заохал Менгарец. – Лучше бы ты своим союзникам и врагам драгоценностями их долю отдавал, чем наложницами. Подержал бы лишний месяц, не объели бы!

– Кто ж знал. Да и Маанита от ревности пеной исходила…