Жестокая любовь мажора (СИ)

Машина останавливается возле моего дома, а я разворачиваюсь к Роме, чувствуя, как во мне уже все бурлит.

— Я тебе за все благодарна, правда, очень благодарна, только никогда ничего не обещала, Ром, — слова, слетающие с губ, режут без ножа нас обоих. — И, по-моему, честно тебе об этом сказала, — голос надламывается. — Так что прекрати говорить со мной в таком тоне и требовать объяснений. Я не твоя девушка и никогда ей не была.

Нервно облизываю губы.

— Я понимаю, что тебе было неприятно видеть… этот поцелуй, но, поверь мне, это никак не влияет на то, чего ты пытаешься добиться от меня. Не получается у нас, и ты сам это видишь, так зачем начинаешь все по новой? Думаешь, мне нравится делать тебе больно? Не нравится, Ром! Я, может, и не могу тебе ответить как девушка, но как друг… я прошу тебя: заканчивай. Дружба — все, что я могу тебе дать. Решай, нужна ли она тебе.

Я толкаю дверцу и вырываюсь из машины, прежде чем Рома успевает что-либо сказать.

Торопливыми шагами иду к подъезду и скрываюсь за дверью ровно в тот момент, когда Корнеев психует и с визгом шин срывается с места.

Не останавливаясь, я бегу по ступеням в общежитие.

Спотыкаюсь на пороге, но, не обращая внимания на мандраж, врываюсь в свою комнату, закрываю дверь и, прислонившись к ней спиной, сползаю на пол.

Я так и сижу, дрожа и задыхаясь от бурлящих во мне эмоций, которые не могут найти выход. Но самое ужасное в том, что я не думаю о Роме в этот момент. Я думаю о поцелуе, от которого мои губы до сих пор покалывает жаром.

Подношу к ним подрагивающие пальцы и осторожно провожу по чувственному контуру, позволяя кадрам в голове взрываться залпами красок.

Вот он стоит и прожигает меня горящим взглядом, вот его тяжелая рука путается в моих волосах и вот его рот накрывает мой, лишая возможности дышать…

Острая вспышка прорезает низ живота, и я кладу на него ладонь. Ощущение становится настолько болезненным, что я комкаю халат в кулаке, словно намереваясь добраться до собственных внутренностей и вырвать их к чертовой матери, потому что я не могу это терпеть. Невыносимо просто…

И, к великому сожалению, это проклятое ощущение не исчезает ни после того, как я принимаю душ, ни после моего короткого трехчасового сна.

Ко всему этому добавляются душевные терзания из-за того, на какой ноте мы расстались с Ромой.

Но я заставляю себя послать всех мужчин к черту и уделить время одному — единственно важному для меня.

Поэтому, забрав сына от бабы Люси, кормлю его и собираю на прогулку. Опять с криками и капризами, с отстаиванием прав и личных границ, которые мой сын требует соблюдать уже настойчивее.

Однако сегодня мне только в радость направить все силы на него, на то, чтобы совладать с его испорченным настроением, когда я сажаю его в коляску и выхожу с ним на улицу.

Почему-то рядом с сыном все проблемы становятся прозрачными, они не давят на мое сердце, а если вдруг и пытаются, то Кирюша их отгоняет своих смехом, ну или криком… Тут как повезет или как пожелает мой юный королевич.

Задержавшись на прогулке, мы обедаем позднее обычного, а затем я укладываю Кирюшу на дневной сон.

Бабе Люсе предстоит сегодня еще одна ночь с моим разбойником, поэтому днем я максимально не тревожу ее. А когда Кирилл засыпает, спешу к ней, чтобы намыть окна в ее комнате, сменить занавески и сбегать для нее в аптеку.

Сегодня она как-то странно поглядывает на меня. Я замечаю это, но не спрашиваю вслух. Может, я плохо выгляжу?

Захожу в комнату и иду к треснувшему зеркалу. Приближаюсь и рассматриваю чуть покрасневшие щеки от моей беготни, поправляю волосы и, пожав плечами, иду готовить себе тормозок на работу.

А уже в трамвае на меня накатывает очередная волна тяжелых мыслей.

Боже, как же я хочу, чтобы все они ушли прочь из моей головы. Хочу, чтобы мои губы забыли о том поцелуе… а сердце — о человеке, который совершенно незаконно запустил в моем животе хоровод придурочных бабочек.

Противоречивые чувства продолжают душить, обернувшись удавкой на шее, даже когда я захожу на работу.

Здороваюсь с охранником и иду в служебное помещение, чтобы переодеться.

Открываю дверь, и в нос ударяет неожиданно свежий аромат, я даже не сразу соображаю, что является его источником, ведь обычно здесь пахнет разогретой едой и электронными сигаретами.

Но потом взгляд падает на шикарный букет и аромат обретает плоть.

Я подхожу ближе и с улыбкой рассматриваю огромную охапку из самых разных цветов — от ромашек до нежных кремовых роз.

Наклоняюсь и вдыхаю вблизи яркую палитру запахов.

— Смотри-ка, пару смен отработала, а уже поклонники.

Я вздрагиваю от неожиданности и оборачиваюсь, встречаясь взглядом с хромающей Петровной.

— Здравствуйте, а… вы о чем? — я нелепо улыбаюсь.

— Ля, Алисонька, нельзя быть такой красивой. Я ж тебе по-русски говорю: поклонник твой букет прислал, там еще два билета в конверте.

Моргаю непонимающе, а потом поворачиваюсь и заглядываю вглубь букета, вынимая аккуратно сложенные… билеты? Эм-м… на хоккей? Морщинка между моих бровей становится глубже, я чувствую это.