Жестокая любовь мажора (СИ)

Илай встает и, наклонившись надо мной, одной рукой приподнимает меня под спину, второй поправляет подушку, а я в этот момент вдыхаю его запах.

Черт. Мои веки трепещут. Он свежий, немного кедровый, с отголосками сигаретного дыма. Я так и не разучилась любить, как он пахнет…

Стиснув зубы, пытаюсь сопротивляться желанию вдохнуть этот мужской аромат глубже, но проигрываю, втягивая его в себя, как наркоманка.

За последние пять минут это самое яркое событие, после появления самого Багирова, разумеется.

Чуть приподняв меня в сидячее положение, он возвращается на стул и протягивает мне стакан с трубочкой.

Я хочу взять его, но не могу сделать даже этого. Пальцы не успевают обхватить стакан, как рука обессиленно падает вниз.

— Вот нахрена доводить себя до такого состояния? — ворчит Илай, а сам подносит стакан ближе ко мне.

Тебя забыла спросить…

Я медленно обхватываю трубочку губами и тяну в себя прохладную воду.

Только сейчас осознаю, насколько сильно хочу пить. Я даже не понимаю, как сама забираю стакан из рук Багирова, и не останавливаюсь, пока по палате не разносится характерный звук, говорящий, что я все выпила.

Усмехнувшись, Илай забирает стакан и ставит его на тумбу, а я расслабляюсь на подушке и делаю первый размеренный вдох.

— Так лучше?

Осторожно киваю.

Голова еще кружится. Немного.

— Спасибо, — наконец шепчу я и собираюсь с силами взглянуть на Илая с более трезвым рассудком. — Как я здесь оказалась?

Я смотрю на его лицо, и оно кажется мне уставшим: морщинки между бровей стали глубже, а круги теней под его холодными мрачными глазами — темнее.

— Ты не помнишь?

Хмурю лоб, пытаясь…

— Н-нет…

— Тебе стало плохо. Приехала скорая и, оценив твое состояние, они приняли решение госпитализировать. Врач говорит, у тебя сильное истощение. Иммунитет ослаб, и ты подхватила какой-то вирус.

Я слушаю его с раскрытым ртом.

— Эм… прости… — опускаю и поднимаю взгляд, — не хочу показаться грубой, но откуда ты все это знаешь и…что здесь делаешь?

Илай смотрит на меня как-то странно, а я, под тяжестью испытывающих меня глаз, комкаю пальцами простынь.

— Я встретил тебя на улице. Ты потеряла сознание.

Нет.

О, боже…

— Это ты вызвал скорую?

На самом деле я не хочу, чтобы он отвечал мне.

Илай поджимает губу и кивает.

— Теоретически.

Я непонимающе свожу брови.

— В смысле — теоретически?

— У меня не было с собой телефона, и я попросил вызвать скорую твоих соседей по общаге.

Я угукаю, не сразу понимая смысл его слов, а потом сердце тяжелеет и я чувствую, как кровь отливает от моего лица.

— Что, прости?..

Пульс долбит в горле, в висках. Черт, эта пульсация повсюду. Господи… мне плохо.

— Скорую вызвала твоя соседка по общаге.

— Т-ты… Ты был там? — едва слышно спрашиваю сорвавшимся голосом.

— Был. Малоприятное место, — сухо подытоживает он.

Я снова начинаю дышать чаще. В голове роятся вопросы. Как? Почему? Видел ли он Кирилла? Или, может, ему кто-то из соседей сказал о моем ребенке? Нашем…

— Ты в порядке? — его тяжелый голос возвращает меня в реальность.

Несколько раз киваю и облизываю обветренные губы.

— Сколько… — судорожный вдох и выдох. — Сколько я нахожусь здесь?

— Ты проспала двое суток.

Нет, нет… Черт!

Подрываюсь или, по крайней мере, пытаюсь это сделать, но сил нет совершенно, и я со стоном падаю обратно на подушку.

Илай, уже успевший вскочить, чтобы мне помочь или остановить, немного расслабляется, когда понимает, что со мной все в порядке и, проверив трубочки и катетеры, снова садится рядом.

Я слышу, как он раздраженно выдыхает и ругается себе под нос.

Он злится? Или расстроен? Не могу разглядеть, потому что уже смотрю на него сквозь мутную пелену слез.

— Мне… мне домой нужно, — голос болезненно хрипит.

Илай качает головой.

— Это невозможно, Алиса. Тебе нужно пройти полноценное лечение, если ты не собираешься уйти в другой мир и оставить сына сиротой.

БАМ.

Сердце уменьшается до крохотного зернышка.

Он знает…

— Почему не сказала сразу?

Я отворачиваюсь, чтобы сморгнуть слезы.

Почему не сказала?

Господи… он серьезно?

Сглатываю горечь в горле.

— А должна была? — тихо срывается с моих обветренных губ.

Тишина. Она буквально потрескивает. На Илая не смотрю. Но он на меня смотрит, я чувствую это кожей.

— И кто отец?

Я прикрываю глаза. Делаю медленный вдох и выдох.

— Ты.

Я шепчу, и вокруг снова повисает тишина, дышать в которой становится каким-то проклятым испытанием.

Я буквально осязаю каждой клеточкой моего слабого тела, как Багиров обдумывает каждое мое слово. Препарирует…

— Если это шутка, то она не удалась, — наконец жестко чеканит Илай.

А у меня от его жесткости внутренности огнем обволакивает.

Стискиваю в кулаках простынь до боли в пальцах.

Чувствую себя идиоткой. Ей-богу. Но врать ему не собираюсь. Не так я планировала этот разговор, конечно, да и, если честно, не планировала его вообще. Но раз все так повернулось… Какой смысл отнекиваться? Зачем?

— Я знаю, что повел себя как последний ублюдок, но… блядь, — матерится он глухо. — Я хочу знать, кто отец твоего ребенка и что вас связывает. Если у вас семья и все такое…