Жестокая охота

Шумно отодвинув стул, из-за стола поднялся Тютя и медленно, косолапя, вразвалочку направился к Бикезину.

— Что так скромно? — кивнул на стол, присаживаясь.

— Для хорошего ужина “хрусты” требуются, — ответил Бикезин, небрежно выпустив струю дыма в сторону Тюти.

— Требуются, — согласился тот и спросил: — Ты, я слышал, кого-то ищешь?

— А что, нельзя? — ответил вопросом капитан.

— Ну почему же, можно. Только смотря кого…

— Ты что, всегда такой любопытный?

— Бывает…

— Поговорили, и будя, — бросил Бикезин, отворачиваясь от Тюти.

— Э-эй, парень! Ты откуда такой шустрый приканал?

— Тебе и это интересно? Там ты еще не был.

— Слышь, друг, брось шуточки. А то будет щекотно… — Тютя поигрывал финкой.

— Спрячь “перо”, недоделанный. Можешь им хануриков пугать. Говори, что нужно, и покеда.

— Тебе зачем папа Стах?

— Давно не виделись.

— А точнее.

— Точнее ему отвечу.

— Лады. Придется Обождать… — Тютя возвратился к своим приятелям, пошептался с ними.

Бант и Збышек вышли из кафе. Примерно через полчаса после их ухода в зале появилась Ядвига и что-то сказала Тюте.

— Пошли, — позвал тот Бикезина.

И они шагнули в промозглое нутро ненастной ночи.

18

Кривые улочки, мрачные проходные дворы, пугающие оскалы подворотен, скользкая брусчатка, отсвечивающая при тусклом свете немногочисленных фонарей змеиной чешуей…

Тютя шел впереди, внимательно всматриваясь в каждый закоулок и подворотню, сторожко прислушиваясь к тихому шороху дождевых струй. Сзади неотступной тенью маячил прыщавый Ростик, то и дело натыкаясь в темноте на капитана. Шли долго. Бикезин, будучи во Львове всего второй раз, плохо ориентировался в хитросплетении бесчисленных улиц, переулков, проходных дворов, но вскоре убедился, что Тютя петляет, путая следы — тренированная зрительная память не подвела капитана и цепко удерживала малейшие приметы пути, по которому они шли. Вскоре, осмотревшись, он уже мог примерно сориентироваться, куда его привели подручные папы Стаха: несколько часов, проведенных в изучении плана Львова, не пропали напрасно. Наконец они вошли в грязное парадное и на ощупь поднялись по темной лестнице.

— Кто? — выдохнул чей-то приглушенный голос.

— Свои… — ответил Тютя.

— Направо, по одному…

Бикезина слегка подтолкнули вперед, и он, повинуясь чьим-то цепким рукам, шагнул через порог. Щелкнул замок, и тут же под потолком зажглась лампочка.

— Входи, входи, корешок. — Тютя, посмеиваясь, стряхнул со своего плаща дождевые капли и направился в одну из комнат, залитую ярким светом огромной хрустальной люстры.

За ним прошел и Бикезин, стараясь не упустить из виду ни малейшей подробности той картины, которая предстала перед его глазами. Просторная квадратная комната с плотно зашторенными окнами оказалась уютной гостиной, обставленной красивой мягкой мебелью с золотисто-зеленой обивкой. На стенах висели гравюры, несколько фотографий — виды Львова — и красивая чеканка на Меди, изображающая средневековую баталию. Телевизор новейшей марки и японская стереосистема дополняли изысканный интерьер комнаты. И только старинное распятие в одном из углов, под которым на маленьком резном столике стоял бронзовый подсвечник с зажженной свечой, несколько нарушало единство стиля гостиной.

— Прошу пана. День добрый… — невысокий сухощавый старик с седыми бакенбардами и большими, лихо закрученными на польский манер усами, приветливо улыбался Бикезину, уютно расположившись в кресле у стола, на котором стояла хрустальная ваза с белоснежными розами.

— Здравствуйте, — ответил Бикезин, усаживаясь напротив.

Так вот он какой, Адвокат — Стах Чаплинский! Добродушная улыбка на желтовато-сером лице как-то странно подчеркивала неподвижную тяжесть маленьких глаз, прятавшихся среди многочисленных морщин. Изысканный костюм темно-коричневого цвета, бабочка, как у оперного певца перед премьерой, уголок белоснежного платка в нагрудном кармане пиджака и идеальной белизны накрахмаленная рубашка, манжеты которой выглядывали из рукавов ровно на два сантиметра, точно рассчитанные жесты человека, привыкшего повелевать…

— Пан хотел меня видеть?

— Да.

— У пана есть разговор ко мне?

— Есть.

— То пан может назвать себя?

— Сахно Алексей Иванович.

— Не ведам… У пана есть документ?

— Прошу.

— Збышек! Ходзь ту! Возьми паспорт. Пшепрашем, у пана есть пистоль?

— Нет. Только “перышко”.

— Бардзо добже. Отдайте Збышеку — у меня такой закон, — картинно развел руками со своей неизменной улыбкой папа Стах. — Что вы хотите мне сказать?

— Только наедине.

— У меня нет секретов от моих друзей.

— А у меня есть, — решив брать быка за рога, развязно сказал Бикезин, внимательно наблюдая за реакцией папы Стаха.

И не ошибся — глаза старика на какой-то миг осветились изнутри опасными искорками, придав ему сходство со старым опытным котом, который играет с глупой молодой мышью, не ведающей, что у мягкой лапы есть огромные когти. Но только на миг — снисходительная улыбка снова засияла среди морщин.

— О-о, пан умеет шутить. Но он в гостях, а хозяин здесь я…