Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века

В условиях холодной войны продолжение деятельности Международного военного трибунала, тем более с участием представителей СССР, представлялось нежелательным. Но в тюрьме, расположенной рядом со зданием суда, находилось немало преступников, ожидавших своей очереди. На скамье подсудимых (в том же зале Дворца юстиции) все же оказались генералы (процессы под номерами 2, 7, 12), промышленники (процессы 5, 6, 10), дипломаты (процесс 11), юристы (процесс 3), врачи (процесс 1), палачи СС и айнзацгрупп (процессы 4, 8, 9). С одной стороны, это, несомненно, было уступкой общественному мнению, прежде всего западных государств. Но, с другой стороны, сама организация работы американского суда и характер его приговоров серьезно отличались от того, как действовал Международный военный трибунал в 1945–1946 гг. Избавились не только от советских представителей, но и от американцев, активно выступавших за разоблачение и наказание приспешников Гитлера. Иногда создавалось впечатление, что немецкие адвокаты играли на процессах роль не меньшую, чем американские судьи и прокуроры. На процессах против 32 собственников и сотрудников концернов Флика, Круппа и «ИГ Фарбениндустри» интересы подсудимых защищали 92 немецких адвоката. Все же из 177 обвиняемых (суммарно по 12 процессам) 24 были приговорены к смертной казни (из них 12 позднее помилованы оккупационными властями США), 120 к пожизненному заключению или длительным срокам тюрьмы, 35 были оправданы.

Адвокат Серватиус, защищавший в 1945–1946 гг. Заукеля (а в 1961 г. — Эйхмана), настолько хорошо понял новый «дух времени», что в сентябре 1949 г. безапелляционно заявил: «Нюрнберг — это возврат к варварству»[71]. В аналогичном духе высказывался влиятельный епископ евангелической церкви Дибелиус: «Для нас неприемлемо то, что русский выступает в качестве обвинителя. Нюрнберг не является воплощением всемирной совести»[72].

Денацификация, провозглашенная союзниками и призванная изолировать активных национал-социалистов и их пособников, была попыткой одним ударом покончить с чумой XX в. В советской оккупационной зоне военных преступников достаточно быстро арестовали и предали суду, и в 1948 г. меры по денацификации были поспешно объявлены завершенными. В западных зонах процедуры антифашистской чистки нередко превращались в фарс. В печати второй половины 1940-х гг. задачу денацификации нередко сравнивали с мифической чисткой авгиевых конюшен, но, с сожалением констатировал позднее немецкий публицист Ральф Джордано, «послевоенная Германия не располагала ни Гераклом, ни мощным потоком воды»[73].

Многие из тех, кто был уволен со службы или осужден, разными путями уходили от возмездия и вновь оказывались на поверхности.

Это касалось прежде всего промышленников, судейских чиновников, медиков, университетских профессоров. В одном из первых официальных выступлений канцлер Аденауэр именовал антифашистскую чистку источником «множества бед и несчастий»[74].

Обновление идейно-политических установок исторической науки, пересмотр ее косных традиций являлись необходимым компонентом демократического переустройства Германии. Такого обновления, однако, не произошло. Следствием краха Третьего рейха была идейно-политическая дезориентация, коснувшаяся представителей всех поколений. Об этом говорил, выступая перед студентами Тюбингенского университета, профессор Рудольф Штадельман: «Мы сбились с дороги в темном лесу… Мы ввязались в неведомую авантюру, потому что мы не могли себе представить, как все это будет развиваться»[75].

Летом 1947 г. еженедельник «Die Zeit» констатировал, что тогдашнюю социально-психологическую ситуацию определяло «вытеснение прошлого из коллективной памяти», осуществлявшееся под девизом: «Мне не к чему знать обо всем этом, у меня совсем иные заботы»[76]. Публицист Герд Телленбах констатировал: «Тот, кто называет немцев соучастниками массовых преступлений, должен рассчитывать на то, что его никто не услышит»[77]. Альфред Вебер с тревогой писал: «Воспримет ли основная часть молодежи (если мы отвлечемся от нескольких славных имен борцов и жертв) существовавший террористический режим как позор, разрушавший ее собственное достоинство? Этого я не знаю»[78].

Начинавшаяся холодная война превратила в непримиримых противников бывших союзников по антигитлеровской коалиции, а представителей прежней немецкой элиты — в потенциальных единомышленников и помощников правительств и оккупационных властей западных держав, обозначивших своею стратегической задачей противодействие Советскому Союзу. Желанного «расчета с прошлым» в Германии не произошло. «Немцы, — утверждал будущий нобелевский лауреат Генрих Бёлль, — все еще как бы и не проиграли войну, — то, что сейчас называют “поражением”, “крахом”, так и не дошло до их сознания и не было распознано как исторический шанс»[79].

* * *