Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века

12 января 2011 г. мне довелось стать участником диспута между профессорами Норбертом Фраем и Кристианом Хакке. Просторный зал Католической академии Мюнхена был переполнен. Если Фрай обращался к публике спокойно (едва ли не бесстрастно), опираясь на многочисленные документы, то речь Хакке была эмоциональной и наполненной упреками в адрес авторов проекта. При этом Фрай и его соавторы предстали в качестве воплощения ненавистного консерваторам «духа 1968 г.» с его «антиэлитарными приоритетами». Аргументация Хакке фактически свелась к повторению установок «мумий» образца 2005 г. Один из его главных тезисов: необходимость «понимания вынужденных обстоятельств», в которых находились дипломаты рейха — «комбинации сотрудничества, приспособления и противостояния». Симпатии зала по ходу дискуссии распределились практически поровну. Справа от меня сидела пожилая пара, безоговорочно принявшая сторону Хакке, а слева — университетский профессор и его ассистент, занявшие противоположную позицию.

Немалый интерес аудитории вызвало выступление выдающегося философа Юргена Хабермаса. Главным, по мнению ученого, была и остается необходимость преодоления «национально-апологетических стереотипов», продолжающих существовать в германском общественном сознании[1156]. Католическая газета «Die Tagespost» писала о диспуте как о «наглядном уроке исторической политики», относящейся «к современности больше, чем к прошлому, которое не уходит»[1157].

Многие участники споров о книге «Министерство и прошлое» сравнивали эту дискуссию с дебатами 1995–2004 гг. о преступлениях нацистского вермахта в оккупированных районах СССР. Между этими двумя дискуссиями, действительно, немало общего. Но следует сказать и о существенном несходстве этих дискуссий. Дебаты о преступлениях вермахта были связаны с почином критического крыла исторической науки и публицистики, не встретившим поддержки официальных властей. Научный проект Конце, Фрая и их соавторов является в известной степени инициированной сверху изрядно запоздавшей попыткой самоочищения дипломатического ведомства ФРГ. Видимо, часть современной германской политической элиты понимает, что в условиях завершения холодной войны и новой роли Берлинской республики в объединенной Европе продолжение прежней линии является контрпродуктивным.

В ходе дискуссии о деятельности немецких дипломатов нацистского и постнацистского периода четко проявилась важнейшая черта современной немецкой историографии. «Произошел, — указывает Норберт Фрай, — перенос общественного интереса — от событий “самих по себе” к истории трактовки этих событий и их восприятия.

Тем самым история Третьего рейха вышла за пределы преодоления прошлого по направлению к остававшейся в течение десятилетий незамечаемой постистории национал-социализма»[1158]; это не «подведение итогов под прошлым», но «драматическая эволюция содержания и форм представлений о прошлом»[1159].

* * *

С началом нового века в ФРГ развернулась не утихающая до сих пор дискуссия о союзнических бомбардировках немецких городов. Поводом для дебатов стал выход в конце 2002 г. книги «Пожар», принадлежащей перу берлинского журналиста Йорга Фридриха[1160], который внес в прошлом немалый вклад в реконструкцию истории нацистских преступлений. Тематика публикации, выдержавшей в течение нескольких месяцев несколько изданий, не вызывает сомнений. Во время бомбовых ударов английской и американской авиации по Германии погибло около 500 тысяч мирных граждан (в это число не входит несколько десятков тысяч так называемых принудительных рабочих), были превращены в руины Дрезден, Гамбург, Нюрнберг, Любек и десятки других немецких городов. Об этом было широко известно до публикации Фридриха, существуют десятки изданий по этой тематике.

Что же превратило книгу Фридриха в бестселлер? Автор, мастерски используя метод коллажа, с большой выразительностью воспроизводит ужасы бомбовых налетов на немецкие города. Но его книга явилась на деле (независимо от намерений автора) попыткой отвести массовое сознание от постулатов национальной ответственности и национальной вины за развязывание Второй мировой войны, за преступные методы ее ведения. Рецензенты отмечали, что Фридрих сознательно уподобляет союзнические бомбардировки Холокосту и войне на уничтожение. Бомбоубежища Фридрих именует «крематориями» и «газовыми камерами», а соединения британских ВВС — «айнзацгруппами»[1161]. Бомбежки и Освенцим в равной степени становятся коллективным символом уничтожения. По мнению Ганса-Ульриха Велера, «семантические оговорки» такого рода нельзя считать случайными[1162].