Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века

Процесс «извлечения уроков из прошлого» отнюдь не соответствовал (и не соответствует ныне) законам линейного развития. Очевиден его пульсирующий характер. Ритмы извлечения уроков из нацистского прошлого совпали с ритмами формирования гражданского общества в ФРГ, вхождения в жизнь новых поколений (age cohorts), смены соотношения политических сил в стране, расширения пространства научного познания Третьего рейха. Преодоление нацистского прошлого — это процесс, а не результат, и его нельзя трактовать одномерно: ни в категории «постоянные провалы», ни в категории «неизбежные успехи». Эта эпоха уже стала объектом научной рефлексии. Обнаруживается четкая связь прогресса исторической науки с моральным климатом общества, с его этическими ориентирами. Мораль и научный анализ оказываются неотчуждаемыми друг от друга. Глубоко прав Александр Солженицын, утверждавший, что новый облик послевоенной Германии, «возврат дыхания и сознания, переход от молчания к свободной речи» были определены «нравственным импульсом», «облаком раскаяния», которое наполнило ее атмосферу после Второй мировой войны[1216].

Это — целая эпоха в эволюции германского общественного сознания, эпоха, которая включила в себя жизнь четырех поколений. Эта эпоха, став уже объектом научной рефлексии, очевидно, завершается или уже завершилась. Вольфраму Ветте принадлежит обоснование трех этапов восприятия рейха обществом ФРГ. Сначала (до середины 1960-х гг.) — «фаза замалчивания». Затем (до середины 1990-х гг.) — «фаза извлечения уроков». И наступившая после объединения Германии «фаза активной культуры памяти»[1217].

Основатель научной дисциплины «современная история» Ганс Ротфельс в 1953 г. так формулировал ее содержание: «эпоха свидетелей и участников событий»[1218]. Но с уходом из жизни немцев, для которых нацистская диктатура являлась фактом собственной биографии, субстанция живой памяти непосредственных участников и очевидцев событий 1933–1945 гг. исчезает и замещается достаточно приблизительными коллективными представлениями. Франк Ширрмахер с полным основанием указывает на необходимость «высказаться до конца», потому что «вскоре не останется в живых никого, кто был там и тогда»[1219].

В основе современной памяти культуры лежат не события прошлого, а память о них, образы, которые запечатлелись в сознании современников и транслировались потомкам. Живая память существует на протяжении жизни трех поколений. Ныне наступила, говоря словами Анны Ахматовой, «третья эпоха воспоминаний», когда

Меняются названья городов,
И нет уже свидетелей событий,
И не с кем плакать,
Не с кем вспоминать.
И медленно от нас уходят тени,
Которых мы уже не призываем,
Возврат которых был бы страшен нам[1220]

.

По мнению Михаэля Йейсмана, сложилась «переходная ситуация, которая определяет не только образ нашей политической и социальной жизни, но и наши представления о времени и истории… Пришло время понять, что прошлое стало историей и поэтому прежние дискуссии приобрели иной характер»[1221]. На наших глазах, констатирует Петер Райхель, формируется «вторая история национал-социализма», «длящаяся до сегодняшнего дня, наполненная конфликтами история преодоления стыда и отторжения стыда, социальной памяти и социального забвения, историографических толкований и нового прочтения… Когда 8 мая 1945 г. замолчали орудия, когда в Реймсе и в Карлсхорсте была подписана безоговорочная капитуляция и Третий рейх был ликвидирован, история гитлеровской диктатуры не закончилась. Уже началась вторая история национал-социализма… Современная историография имеет дело не только с нацистским периодом, но — во все большей мере — с его второй историей, частью которой она и является»[1222]. «Вторая история национал-социализма, — продолжает ученый, — уже во много раз дольше, чем первая», и ее разработка «по-прежнему остается конфликтной»[1223].

Дистанция между поколениями позволяет превратить историческую память в инструмент манипуляции общественным сознанием, появляется возможность стихийной или направляемой ритуализации и мифологизации прошлого. Вполне обоснованными оказались опасения, высказанные Мартином Брошатом в конце 1980-х гг.: «Может случиться, что вскоре в коллективном сознании быстро произойдет эрозия нацистской эпохи»[1224].