Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века

Линия партийного руководства по отношению к историкам ГДР определялась достаточно четко. Скрыто выражалась боязнь воздействия творческого начала, исходившего от части советской историографии. На закрытом совещании в отделе науки ЦК СЕПГ в октябре 1966 г. было сказано: «Среди сотрудников академии все еще ощущается воздействие XX партийного съезда КПСС… В широких кругах ученых наличествует скепсис относительно правильности нашей политики. Роль классовой борьбы недооценивается»[451]. Высказывалось недоверие к установкам советских исследователей-германистов. В предназначенной для руководящей инстанции информации о заседании комиссии историков СССР и ГДР, проходившем в Москве в ноябре 1966 г., было сказано: «Между историками двух стран существует полное единодушие по всем основным вопросам». Но из этой идиллической картины явно выпадали высказывания Якова Драбкина, который полагал, что дискуссии с западногерманскими историками ведутся в ГДР «не всегда дифференцированно». Необходимо, по мнению советского ученого, «не только подчеркивать взаимосвязь между западногерманской историографией и империалистической политикой, но и объективно анализировать концепции отдельных историков ФРГ и приводимые ими источники»[452]. В июле 1967 г. в Москве состоялась беседа одного из руководящих историков ГДР с директором Института истории АН СССР академиком Владимиром Хвостовым. В ходе беседы советский ученый сделал, с точки зрения его собеседника, несколько «неосторожных» замечаний по поводу подлинности секретных дополнительных протоколов к советско-германским договорам от 23 августа и 28 сентября 1939 г. О чем и было немедленно доложено руководству СЕПГ[453].

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ПРАВДА О ХОЛОКОСТЕ, ПРАВДА О ВОЙНЕ

Мы живем в настоящем, которое содержит в себе и все прошлое[454].

Генрих Бёлль

Осенью 1973 г. бестселлером на книжном рынке ФРГ стала биография Гитлера, выпущенная известным публицистом (позднее — издателем газеты «Frankfurter Allgemeine Zeitung») Иоахимом Фестом[455]. Книга раскупалась чрезвычайно быстро, несмотря на внушительный объем (около 1200 с.) и достаточно высокую цену. К началу 1974 г. в ФРГ было продано 0,5 млн экземпляров книги, а поставленный позднее на ее основе фильм («Гитлер — история карьеры») посмотрело за короткое время около 2 млн зрителей. Произошел всплеск «гитлеровской волны», обрушившейся на средства массовой информации ФРГ (и других стран Запада) в 1970-е гг. и воспринятой современниками как кризис исторического сознания и кризис исторической науки.

Причины интереса к фигуре фюрера в массовой культуре ФРГ 1970-х гг. были неоднозначными. Советский переводчик и публицист Лев Гинзбург, которому, по его словам, были ведомы не только вершины немецкого духа, но и «бездны, мрачные закоулки и тупики немецкой истории», делился размышлениями, возникшими в связи с просмотром в одном из городов ФРГ фильма по книге Феста: «Публика расходилась после сеанса молча, одни были озадачены, другие подавлены… Интерес к фашистскому прошлому в Западной Германии действительно резко возрос, но вызван он совершенно различными причинами… По размаху “гитлеровская волна” могла соперничать разве что с сексуальной… Однако дело было не только в коммерции… Страна переживала какую-то болезнь. Все были всем недовольны. Все маялись»[456]. В условиях экономической и политической нестабильности сплелись в тугой узел тоска по «сильной руке», обманутые ожидания социальных реформ после прихода к власти правительства социал-демократов и свободных демократов, осознание упадка молодежного движения.

Читателя книги Феста подкупает не только уровень проникновения в психологическую мотивацию поведения Гитлера, но в не меньшей степени — глубина освещения эпохи: «Жизнь Гитлера не стоило бы ни описывать, ни интерпретировать, если бы в ней не проявились надличностные тенденции и взаимоотношения, если бы его биография не была на всем своем протяжении одновременно и сколком биографии эпохи… Гитлер был не только фигурой, объединившей столь многие тенденции времени; в еще большей степени он и сам придавал событиям их направление, масштабы и радикальность»[457].

Произведение Феста вызвало серьезную и обоснованную критику ряда ведущих историков ФРГ. Голо Манн заметил, что в методе автора заключены немалые опасности: «Чем дольше мы занимаемся этим героем, его происхождением, мотивами его поведения, его психологией, тем больше мы склоняемся к тому, чтобы понять его, и — только один шаг к прощению, а затем и к восхищению»[458]. Герман Грамль справедливо упрекал Феста за то, что он не показал, «насколько высока была степень участия определенных экономических кругов и таких консервативных групп, как армия и церковь, в провале Веймарской республики и тем самым, по меньшей мере косвенно, в подъеме национал-социализма»[459].