Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века

Первая научная публикация эпистолярных документов была осуществлена в июне 1991 г. в сборнике материалов, подготовленном учеными Волгограда, Берлина, Мангейма и приуроченном к открытию в Берлине (район Кройцберг) экспозиции «Сталинград — письма из котла»[813]. В новой политической обстановке, когда в Германии шел активный процесс эрозии «образа врага», интерес общественности к выставке был столь велик, что ее запланированный срок в Кройцберге продлили, а в марте — июне 1993 г. экспозицию развернули сначала в Майнце, а затем в берлинском районе Шпандау. Выставка стала событием, о котором подробно сообщали общегерманские и локальные средства массовой информации, чему в немалой степени способствовало то, что некоторые посетители обнаружили среди экспонируемых документов послания пропавших без вести родственников, прочли их предсмертные письма. Йенс Эберт, который был одним из организаторов экспозиции, воспроизвел и прокомментировал (на страницах указанного сборника, а годом позднее в книге «Сталинград — немецкая легенда»[814]) 25 текстов из коллекции Волгоградского музея.

Роземари Пападопулос-Киллиус сопоставила содержание 192 писем, относящихся к последним неделям окружения. В письмах, датированных первой половиной января 1943 г., главным становится мотив предчувствия смерти: «Мы никогда уже не покинем Россию»; «Каждый из нас здесь и погибнет»… «Читая потрясающие человеческие документы из преисподней Сталинграда, — указывает исследовательница, — мы не можем упускать из виду причинно-следственной связи. Речь идет о разочарованиях людей, которые несли другим смерть»[815]. В письмах нет признаков прямой оппозиции режиму, они, по оценке Урсулы Хейенкамп, «не свидетельствуют ни о чувстве вины, ни о начальной фазе самообвинения»[816]. И все же «битва под Сталинградом, — считает Герд Юбершер, — стала символом не только сокрушительного поражения Германии на Восточном фронте, но и слепого послушания Гитлеру»[817].

Одновременно с открытием выставки в Кройцберге в дни, когда отмечалась полувековая годовщина нападения гитлеровской Германии на СССР, российско-германская общественная организация «Мюльхаймская инициатива» провела презентацию книги «Вырваться из этого безумия. Немецкие письма с Восточного фронта»[818]. Документы были извлечены из закрытых прежде наглухо фондов Особого архива (Москва), совместно изучены и опубликованы российским архивистом Анатолием Прокопенко (при участии литераторов Анатолия Головчанского и Валентина Осипова) и немецкими историками Утой Даниэль и Юргеном Ройлекке.

Около трети объема книги (67 писем из 200) составляет не доставленная адресатам корреспонденция из сталинградского окружения. «По моему мнению, — писал в предисловии к сборнику Вилли Брандт, — эти документы, именно в силу их индивидуального характера, представляют для ныне живущих запоздалую возможность извлечь уроки из опыта военного поколения, уроки того, как можно “привыкнуть” к войне, уроки того, во что превращает людей война. Хотелось бы, чтобы опубликованные здесь письма стали бы посильным вкладом в то, чтобы изгнать войну из человеческого мышления»[819]. Немецкие публикаторы отмечают, что содержание писем с Восточного фронта, этих «камешков мозаичной картины войны», резко «отличается от прежних трактовок историков», «выпадает из общепринятых стандартов»[820].

Современные германские исследователи сражения на Волге справедливо полагают, что в их работах «нет окончательных ответов» на поставленные вопросы, что задача написания «критико-аналитической истории» великого события войны все еще впереди.

Существует ли, — спрашивают Герд Юбершер и Вольфрам Ветте, — база для совместного с российскими авторами изучения Сталинградской битвы, если «для каждого из бойцов Красной армии она была частью справедливой, оборонительной войны, а для немцев — вопреки пропагандистскому туману — эпизодом захватнической, преступной истребительной войны» и если «за прошедшие 50 лет ничего не изменилось»?[821] Такая основа существует, это — восприятие войны как трагедии обоих народов, это — стремление восстановить правду о войне, какой бы горькой она ни была.

После 1990 г. был упущен шанс интеграции обновленной историографии ГДР в общегерманскую историческую науку. Не оправдались надежды американского ученого Джорджа Иггерса на то, что «многие историки ГДР будут включены в деятельность научных институтов новой Федеративной Республики»[822]. Верх взяли нетерпимость и опасение конкуренции.