Жестокая справедливость

– Что ты несешь? – наконец овладев собой, возмутился Орлов. – Какая еще деспотическая тирания? У нас демократическое государство, между прочим. А демократия…

– …А демократия, родной, – не скрывая язвительных ноток, перебил его Крячко, – подразумевает право одних делать все, что не запрещено законом, а других делать только то, что законом разрешено. Причем первые – это рядовые граждане, а вторые – люди при чинах. В том числе и мы, занимающиеся сейчас пустым свистобольством. А вот в жизни почему-то все обстоит совсем наоборот. Тебе не кажется?

Эта тирада Станислава, произнесенная с саркастичным пафосом, произвела на Петра еще более шоковое впечатление.

– Стас, это ты сейчас сказал или у меня уже начались слуховые галлюцинации? – поскреб затылок генерал. – Тоже мне философ, елки-моталки! Да, я согласен, что у нас слишком многое далеко от идеала. Но мы-то законы соблюдать должны!

– Петр, мы не роботы, а живые люди, – устало вздохнул Гуров. – И я не понимаю, почему в условиях, как называют это юристы, массового правового нигилизма чиновничества всех рангов, вплоть до федерального уровня, мы должны требовать от рядовых самого жесткого исполнения не исполняемых кем-то законов?

– Ну, давайте не будем подчиняться законам вообще… – развел руками Орлов. – Пусть начнется всеобщий и полный хаос.

– Ну, зачем обобщать и утрировать? – поморщился Лев. – Мы ведь имеем дело с конкретным случаем. Нам со Стасом пришлось выбирать между исполнением требования закона, согласно которому Коповой и Нина Росинина должны были бы оказаться под многомесячным следствием, возможно даже, заключением под стражу, и судьбой несчастной девочки. Наше не слишком богатое душевностью государство ее почему-то вначале не смогло защитить от подонка во власти, а потом и вылечить, исправив последствия своей черствости и безрукости. Задержав Копового и Нину Росинину, мы бы этим самым убили Аню, нуждающуюся в срочном высокопрофессиональном и высокоэффективном психиатрическом лечении. Ну, не виноват этот ребенок в том, что случившееся с ним не вписывается в рамки наших «гуманных и справедливых» законов, которые почему-то гуманны прежде всего к отморозкам, творящим зло, и бездушны к их жертвам. Я тебе об этом говорил уже не раз.

Терпеливо выслушав Гурова, Петр тяжело вздохнул и провел по лицу руками. Некоторое время он сидел, опершись локтями о крышку стола, и разглядывал лежащие перед ним бумаги.

– Да все я понимаю… – наконец заговорил Орлов. – Я ведь тоже не зверь, и судьба той девочки мне вовсе не безразлична. Но как это все объяснить в вышестоящих кабинетах, где завтра меня будут «ставить на уши»? Кстати, Лева, тебя должны были представить к медали за безупречную службу. Но теперь, похоже, награждение отменяется.

Откинувшись в кресле, Гуров тихо рассмеялся.

– Петр, ты считаешь, это способно меня огорчить? Ну, подумаешь, когда выйду на пенсию, она будет на какой-то стольник меньше. Плевать! Для меня лучшей наградой было бы выздоровление Ани Росининой, когда эта девочка вновь научится улыбаться и радоваться жизни. А медали… Пусть их вешают мастерам подковерной борьбы и паркетного слалома.

– Точно! – стукнув кулаком по подлокотнику кресла, решительно кивнул Крячко. – Абсолютно согласен с Левой. Почти как у Высоцкого: мне бы выкатить портвейну бадью, а медалей нам и даром ня нада… Ну, что, грозный ты наш, можем сваливать отсель?

– Да валите, валите! – безнадежно отмахнулся генерал. – Эх, завтра и шишек мне будет…

– А что шишки? – поднялся с кресла Гуров. – Да, в аэропорту мы действительно выясняли у Владимира Копового и Нины Росининой, причастны ли они к смерти Дмитрия Захарухина. Оба, и он, и она, это категорически отвергли. Фактов и улик, указывающих на то, что они имеют хоть какое-то отношение к убийству, у нас не имелось. Ну а задерживать людей без особых на то оснований никто не имеет права. Впрочем, этого делать мы и не собирались, поскольку уже окончательно установили факт несчастного случая.

– Как все красиво расписал… Может, завтра за меня и «на ковер» сходишь? Думаешь, в этот «несчастный случай» там кто-нибудь поверит?

– Поверят!.. – хохотнул Крячко. – Ты им объясни, что в их же интересах не законничать, а согласиться с нашим мнением. Представляешь, какой будет всемирный политический скандал, когда выяснится, что крупным районом правил ублюдок наподобие людоеда Бокассы, которого прикрывали из области и даже Москвы? О-о-о! Это будет что-то! Ну, мы пошли.

– Ладно, идите. Хотя… Постойте! Тут вот, ребята, какое дело… – Орлов старательно откашлялся, но Лев его решительно перебил:

– Фи-гуш-ки! И не заикайся. У меня пять законных дней отгула за неиспользованные выходные. И если не хочешь, чтобы завтра к твоим шишкам, набитым в министерстве, прибавились настоящие, набитые Марией вон тем телефоном, подсовывать что-нибудь еще лучше воздержись. Пока!

– Чао, мон шер женераль! – попрощался Станислав, изобразив шутовской реверанс.