Жестокие игры мажора

Я защелкиваю чемодан и дрожащими пальцами собираю волосы в хвост. И даже это невинное действие напоминает о нем. Черт возьми, вот за что мне все это?

Почему после всей жестокости моя чертова память вызывает воспоминание, с какой нежностью его пальцы касались моих волос? Неужели я начну ненавидеть собственные волосы?

Господи, хватит думать. Хватит!

Я не должна ненавидеть свое тело из-за чьей-то жестокости.

Меня могут попытаться унизить другие, кто угодно, но только не я сама.

Этого не будет. У меня есть я, и мы справимся. Должны справиться.

Я уже почти выхожу из комнаты, но зачем-то оборачиваюсь, чтобы попрощаться с Ирой. И тут мои глаза цепляются за снимок на экране телевизора. Что-то внутри меня переворачивается, и я до боли в руках сжимаю ручку чемодана, пока слышу голос диктора как в каком-то тумане.

— Константин Пилатов, который тринадцать лет назад жестоко расправился со своей женой, сегодня выходит на свободу досрочно…

Мужчина, смотрящий на меня с экрана, вызывает в груди странные чувства. Я хватаюсь за кофту и сжимаю ее в кулак в надежде избавиться от тяжести, которая с каждой секундой только усиливается.

Почему… почему он точно такой же, как и тот, что терзает меня во снах? Такой же отвратительно неряшливый. Только волосы реже и седее, а морщины глубже. А потом я вижу то, что протыкает мое сердце иглами, и позволяю чемодану выскользнуть из ослабевших пальцев.

Уродливая рука со шрамом. Та самая, которая каждый раз топит меня в кошмарах.

О боже.

Я делаю вдох, но воздух застревает в дрожащем горле.

Это не было кошмаром.

Это были воспоминания.

Мои воспоминания.

В голове будто что-то щелкает, и я зажмуриваюсь, слыша тот самый хриплый прокуренный голос:

Тише, тише, детка. Ты ничего не почувствуешь.

Перед глазами вспыхивает лицо с ужасной улыбкой. Я кричу, мечтая чтобы оно исчезло, но потом снова слышу этот проклятый голос:

Я сделаю все быстро, мой бедный глупый Кролик…

Мне так жаль, малышка.

Дышать… я не могу дышать.

— Алиса… Открой глаза! Алиса… Что с тобой?

Меня кто-то трясет за плечи, но я не могу выбраться из своей головы, которая гудит от гремящего внутри эха.

Не плачь, малышка.

… такой любопытный Кролик…

Мне так жаль, но ты не оставила мне выбора…

Ты не должна была этого видеть.

ТЫ. НЕ ДОЛЖНА БЫЛА. ЭТОГО. ВИДЕТЬ.

Я распахиваю глаза с шумным вдохом, будто только что выбралась из-под толщи воды. Несколько секунд я с жадностью хватаю в горящие легкие воздух, пока зрение не возвращается ко мне и я не вижу перед собой перепуганную Иру. Но тут же отпихиваю ее и поднимаюсь на дрожащие ноги, перебирая вспотевшими ладонями по стене.

Я упала?

Но… как?

Мотаю головой.

Неважно, как я оказалась на полу, важно другое.

Это он.

Он убил мою маму. А потом попытался утопить меня. Но я не помню, что ему помешало. Что-то должно было помешать. Ведь я осталась жива…

Виски вспыхивают острой болью, и я сдавливаю голову ладонями, ужасаясь мелькающим перед глазами кадрам.

Кровь. Так много крови…

Пустые глаза матери.

Уродливые руки, с которых капает кровь. Так же, чтозалила неподвижное лицо моей мамы.

— Малышка, эй… Что ты здесь делаешь? Разве ты не должна быть в своей кроватке? Ш-ш-ш, не бойся. С твоей мамой все хорошо. Мы просто немного пошумели. Хочешь, сходим на озеро? Покупаемся. Ты ведь любишь купаться?

Я распахиваю глаза. Грудь ходит ходуном. Конечности онемели.

Я превращаюсь в один сплошной оголенный провод, обмотанный колючей проволокой.

Господи…

Он хотел убить меня, потому что я все видела.

Мне все это время врали.

Моя мать не погибла в несчастном случае.

А человек, которого я когда-то называла папой, оказался настоящим чудовищем. И теперь это чудовище выходит на свободу. Помнит ли он меня? Хочет ли закончить начатое?

Нет, нет, нет…

Я задерживаю в груди воздух, прикрываю глаза и медленно выдыхаю.

Я справлюсь. Я что-нибудь придумаю. Больше никто не причинит мне боли.

В голове крутятся шестеренки в поисках решения.

Но решение только одно.

Я не верну деньги матери Багирова.

Я использую их, чтобы исчезнуть.