— Я… — мой рот горячий и сухой, и мне трудно произносить слова. Я никогда раньше не спала рядом с другим мужчиной. Когда я росла, мои родители всегда старались сохранить меня чистой к дню свадьбы. Не то чтобы я не пыталась потерять вишенку между ног, которая каким-то образом приносила мне пользу. Мне было пятнадцать, когда я впервые позволила мальчику поцеловать меня. Его звали Джонни, и он жил дальше по улице. Неделю спустя я присутствовала на его похоронах после того, как его сбила машина.
Я наблюдала за этим с пассажирского сиденья, будучи бессильной помешать заместителю моего отца убить его.
Это был поцелуй.
Простой, невинный поцелуй.
И теперь я лежу рядом с самым влиятельным человеком в Неваде, но это не потому, что он меня любит. Черт, интересно, считает ли он меня привлекательной? Нет, единственная причина, по которой он сейчас обнимает меня, заключается в том, что он знает, что это застает меня врасплох. И просто еще одна шахматная фигура. Пешка. Как и всю свою жизнь.
— Перестань так усердно думать, маленькая женушка, — шепчет он, на мгновение отпуская мои пальцы, чтобы выключить свет. Тьма окутывает нас, и единственные звуки вокруг нас — это наше смешанное дыхание и биение сердец. И почему-то, хотя я и прижимаюсь к монстру, мне кажется, что это самое безопасное место в мире.
И это проблема будущей Вани.
И будущие счета за терапию.
ГЛАВА 20
Ваня
Реальность рушится вокруг меня, когда тревога вырывает меня из безопасности моих снов. Единственное место, которого не коснулась жестокость мира. Еще. Я уверена, что со временем мои мечты станут такими же адскими, как и реальность.
Я переворачиваюсь и нажимаю будильник на часах, которые Адриан держит на тумбочке. Я установила его неукоснительно, чтобы можно было наслаждаться ранним утренним солнцем в саду за чашечкой кофе и завтраком. Есть что-то мирное в этом месте. Мягкая отсрочка от тяжелого, холодного и бесчувственного дома.
Одеваясь в простые струящиеся черные хлопчатобумажные брюки и белый укороченный топ, я собираю свои длинные волосы в небрежный пучок и спускаюсь по лестнице. Сейчас выходные, но Адриана часто нет дома, и мне нужен вздох облегчения.
Я до сих пор не могу вспомнить прошлую ночь, когда он спал рядом со мной, прижимая меня к своему теплому, мускулистому телу, как будто я была чем-то драгоценным.
Пффф.
Определенно, мой разум вызывает воображения из-за всех травм, которые я перенесла. Для Адриана Волкова я не являюсь и никогда не буду чем-то особенным.
Опять же, он не продал меня, как заставил меня поверить.
Почему? Когда он решил, что я для него более цена, если он меня не продаст? Это было тогда, когда он наткнулся на контракт, о котором рассказал Петру? Тот самый, где мой собственный отец продал меня, как корову, на аукционе. Или это было спонтанное решение?
Сейчас нет смысла на этом останавливаться. Попытки добиться аудиенции у его величества практически бесполезны, и я сомневаюсь, что он снова присоединится ко мне в постели. Почему мысль об этом заставляет мое сердце сжиматься?
Ух, дурацкое тело. Оно так долго было лишено ласки, что цепляется за действия Адриана, как за неудачное свидание.
Не то чтобы он понял сообщение. Мой мозг и тело воюют друг с другом из-за того, какие чувства он заставляет нас чувствовать. Ничего из того, что сделал Адриан, не было жестоким. Унизительно? Проверь. Развратный? Конечно. Но он не причинил мне вреда и не ударил меня, за исключением шлепков, которые жалили, но также заставили меня промокнуть и хотеть большего.
Я закрываю дверь в спальню и спускаюсь по лестнице, следуя за запахом шипящего бекона и свежего кофе. Это странно. Анна обычно не готовит мне полноценный завтрак, потому что я редко его ем. Обычно она печет несколько булочек или кексов. Что-то, что я легко могу вынести в сад. Однако сегодня я буду рада тарелке бекона вместе со всем, что она захочет наложить.
Сэндвич вчера вечером был в то время сытным, но вчера я почти ничего не ела, полностью пропустив обед, так что полноценный завтрак будет кстати. Я хочу еще немного осмотреть дом. Я сделала очень мало в этом отношении, потому что была ограничена садом и кухней, но если неандерталец собирается заставить меня выйти за него замуж, я больше не буду пленницей. Я не буду какой-то трофейной женой, запертой, как Рапунцель.