Жестокие люди

Потом и Брюс с Осборном узнали, что она жива – Майя позвонила в полицейское управление Нью-Йорка, и заявила, что Иисус действительно купил, а не украл ее машину, и поэтому его должны немедленно отпустить. Но она повесила трубку слишком быстро, так что они не смогли проследить, откуда она звонила. Когда журналисты узнали об этом, она подняли страшный шум. Она, конечно, была сумасшедшей хулиганкой, но все-таки, оказывается, беспокоилась о других людях. Брюс ужасно взбесился из-за того, что его сестра больше переживала из-за «какого-то грязного пуэрториканца, который угоняет машины», чем о своих родственниках. Либерализм Брюса был не безграничен. Он часто грозно повторял: «Ей нужна наша помощь», так что я начал бояться, что он никогда не простит ее за то, что она сделала.

Леффлер посоветовал поместить Майю в ту самую лечебницу, в которую бабушка и дедушка хотели сослать мою маму, когда она отказалась делать аборт, чтобы избавиться от ребенка, то есть от меня. Мама заявила Брюсу, что когда его сестру найдут, она может обратиться к дедушке, чтобы он сделал так, чтобы никто не узнал об этом. Господи, да они представили дело так, будто речь шла об очередной школе-пансионе. Только Осборн за нее заступился: «Прежде всего, мне хотелось бы выслушать то, что она скажет. Только после этого я смогу принять какое-то решение». Но если бы вы видели, что там творилось, вы бы поняли, почему я не хотел, чтобы Майя возвращалась.

30

Июль выдался поразительно жарким. Целых четыре недели, до самого августа, столбик термометра не опускался ниже девяноста градусов. Дождя тоже не было. Поэтому зеленые поля, окружавшие нас, превратились в пожухлую коричневую траву, которая могла загореться от одной спички. Губернатор штата объявил о введении чрезвычайного положения. Теперь поливать газоны было противозаконно – это касалось всех, кроме флейвалльцев, у которых, разумеется, была собственная вода. В усадьбе Осборна, например, фонтанчики на газонах журчали и днем, и ночью. Я слышал, как Уолтер Пикл, набив рот жевательным табаком, сказал как-то отцу Джилли: «Лак для волос разрушает озоновый слой, цена за свинину упала до двадцати двух центов за фунт живого веса, Элвис умер. Господи Иисусе, если это не конец света, то что же это?».

Я вернулся к работе и продолжил сортировать фотографии в доме Осборна. Но теперь все было по-другому: когда попадался снимок, напоминавший ему о счастливых днях, он по-прежнему разъяснял мне, кто есть кто из изображенных на нем людей, и где он был сделан, и что произошло сразу после или до того, как сняли эту фотографию. Иногда он даже радовал меня какой-нибудь скабрезной шуточкой, но когда переставал предаваться воспоминаниям, то медленно комкал снимок, и швырял его в мусорную корзину, которую принес сюда именно для этого. «Очко!», – оживленно восклицал он, даже если промазывал. А иногда кричал: «Гол!». Наверное, у него не только сердце было не на месте, но и кое-что другое тоже.

Мама отвергла Леффлера, и теперь встречалась с совладельцем известной брокерской компании. Его лысую макушку окружали аккуратные прямые патлы – неприхотливые, словно поля с кукурузой. Он ездил на шоколадно-коричневом «Мерседесе» с откидным верхом. Недавно развелся с женой, которая вместе с их четырьмя детьми жила в Миллбруке, и купил лошадиную ферму неподалеку от усадьбы МакКаллумов. Теперь новый мамин друг учил ее играть на бирже. Он утверждал, что у нее есть нюх. Как-то я видел из окна своей спальни, как она целует его на прощание, после того, как сделала ему минет. Вы шокированы? А вот я ни капли не удивился. Как я уже говорил, теперь все было по-другому.

Теперь за огородиком Майи и Брюса, на котором росла марихуана, ухаживали мы с Джилли. Помню, как мы с ней рыли канавку, чтобы трава не засыхала. Это было довольно забавно. Больше никаких приятных воспоминаний о том времени у меня не осталось. Вечерами, когда мамы не было дома, я курил и болтал по телефону. После того, как мою фотографию поместили в газете, друзья Майи – в основном девочки, но и парни тоже, – стали часто мне названивать. Я понятия не имел о том, кто они такие. Да еще эта марихуана – так что мне довольно легко было болтать с ними о чем угодно. Начинали они всегда с того, что очень беспокоятся о Майе. На самом деле, их интересовало только одно – им хотелось выудить у меня хоть что-то, чтобы поразить осведомленностью своих приятелей в Мэдстоуне, Хоб-Саунд, на Бейлис-Бич или еще на каком-нибудь шикарном курорте, на котором отдыхают только белые. Я делал вид, что тоже бывал во всех этих местах. А иногда я просто говорил им, что они вонючие шакалы, и вешал трубку. Бывало и по-другому: на меня нападало говорливое настроение, и тогда я начинал во всех подробностях расписывать, как обгоревшая плоть отваливалась от костей. В общем, это зависело от моего настроения, а также от количества инсектицида на листьях марихуане.