Жестокие романтики против кровавых гегемонов

Сталин парировал — в ответ обвинил 46 оппозиционеров в «перепеве» письма Троцкого, и главный удар нанес мимо них опять в Троцкого, и опять вторично в одну и ту же «болевую точку» — обвинил в стремлении к личной диктатуре и запрещенной фракционности, то есть в попытке опять расколоть партию. Так как Сталин в этой борьбе первый завладел инициативой, а Бронштейн уже как оппозиционер нападал на существующий порядок и хотел что-то изменить, то аргумент Сталина против Бронштейна — «попытка расколоть партию» каждый раз срабатывал надёжно и мощно, ибо после самоустранения по болезни всё решающего за них вождя — Ленина многие партийцы чувствовали неуверенность и определенный страх будущего. А у Бронштейна против этого аргумента не было никакого противоядия, контраргумента.

В ответ оппозиционеры во главе с Бронштейном решили добиться для себя — как оппозиции, легализации — юридической базы, и, обвинив Сталина в ущемлении демократии(!), — потребовали отмены решений 10-го съезда РКП(б) о фракционности — о запрете группировок внутри партии. Этого, конечно, Сталин допустить не мог, и в вопросе «ущемления демократии» легко разгромил оппозицию, дав в «Правде» ответ в статье «О дискуссии, о Рафаиле, о статьях Преображенского и Сапронова и о письме Троцкого»: «Что же предлагает Преображенский? Он предполагает ни более, ни менее как восстановление партийной жизни по типу 1917-1918 годов», «тогда не было нэпа», «Восстановление минувших порядков фракционной борьбы привело бы к неминуемому подрыву единства партии, особенно теперь, в отсутствие Ленина», «В рядах оппозиции имеются такие, как Белобородов, «демократизм» которого до сих пор остался в памяти у ростовских рабочих; Розенгольц, от «демократизма» которого не поздоровилось нашим водникам и железнодорожникам; Пятаков, от «демократизма» которого не кричал, а выл весь Донбасс».

В общем, — партийной публике было весело, сторонники Троцкого были посрамлены, а сторонники Сталина ликовали — у них был настоящий умный лидер, с которым они чувствовали себя уверенно; восторженный Молотов вспоминал: «И вот пошла драка. Я приезжаю как раз в это время. Сталин тут начал наворачивать очень правильно, я считаю блестяще». В очередном локальном сражении Сталин опять выиграл, победил, а Троцкий стал выглядеть хроническим неудачником.

С какой стороны можно ещё атаковать Сталина? И, недолго думая, Бронштейн применил самый простой, примитивный и популярный метод, любимый очень К. Марксом — решил обвинить Сталина в бюрократии, и 8 декабря 1923 года в «Правде» была опубликована статья Бронштейна «Новый курс», в которой он писал: «Перерождение «старой гвардии» наблюдалось в истории не раз», и обвинил Сталина и его сторонников в перерождении, в бюрократизации, подвергнув критике «аппаратно-бюрократический курс» партии.

Этот способ годится во все времена и во всех странах. Стоит запомнить каждому человеку до конца жизни: если есть человечество, люди, то, как правило, существует их некая внутренняя организация, самоорганизация, чаще всего — в виде государства, а где существует организация и структуры этой организации — там всегда есть бюрократы и бюрократия, и, с большой вероятностью, существует коррупция.

В связи с этим можно заметить, что «перестройщик» М.С. Горбачев начал свою «перестройку» старым проверенным марксистским методом — с кампании против застойных бюрократов. И не только Горбачев использовал излюбленный лозунг красных демократов, ведь мы слышали этот марксистско-троцкистский лозунг и из уст синих демократов — Явлинского и прочих «яблочников», и от Гозмана, Немцова, Хакамады и прочих «спсошников», не говоря уже о бешенной тетке Новодворской, желчном Сванидзе, занудном Млечине, «мудреном» Радзиховском с Белковским и т.п.

Тогда их знаменитый соплеменник Лейба Бронштейн инициировал внутрипартийную дискуссию о бюрократии с «глубинным» прицелом, — коварно норовил противопоставить истинных революционеров-троцкистов, которые, рискуя своими жизнями, делали революцию на полях сражений, — революционерам-бюрократам, конторским крысам, которые на своих заседаниях и пленумах только мешают истинным революционерам работать. Этот ход был простой, но сильный — он мог затронуть сердца многих старых вояк, армию, чекистов, тех участников гражданской войны, кто в мирное время не приспособился, кто считал нэп ошибкой или даже предательством революции. «Новые большевики» — нэповцы жрали, пили и танцевали в открывшихся ресторанах, а заслуженные голодные и оборванные ветераны злобно за этим наблюдали и с матерной руганью вопрошали «За это боролись?»..