Жестокий бог

Я перестал сопротивляться, застыв. Каждая косточка в моем теле говорила мне не принимать то, что он мог предложить, но голос Мэгги стал еще ближе. Он звучал все более неуверенно. Теперь она была в слезах и в панике шмыгала носом, произнося мое имя.

Черт, черт, черт.

– Все, что мне нужно от тебя, это… – Он замолчал, взяв одно из моих запястий и прижимая ладонь к своему паху. – Засунь свою маленькую ручку мне в брюки и сожми мой член. Это все. Совсем чуть-чуть.

Я прикасался к себе тысячи раз. Конечно, не для того, чтобы дрочить, но мы с моим другом были в хороших отношениях. С другой стороны, мои родители говорили мне, что мои интимные места принадлежат мне, и больше никто не должен их трогать.

Хотя они никогда ничего не говорили о том, что мне нельзя прикасаться к чужим.

– Нет. Это отвратительно, – сказал я, отстраняясь. – Ты старый. Кроме того, мне нравится только мой собственный член.

– Мой тебе понравится больше за шесть миллионов долларов, малыш. – Он рассмеялся, расстегнул молнию на брюках-сигаретах, но не стал их снимать.

Мэгги уже была близко к комнате, и я был вне себя от адреналина. Все может сложиться так плохо. Моя мать будет очень расстроена, если узнает, что я снова улизнул. Мой отец будет в ярости, когда ему придется оплачивать счет. Я не хотел, чтобы они были разочарованы.

А Мэгги – что, если они ее уволят? Мама бы не стала. Но папа мог и сделал бы это. Даже мама не смогла бы убедить его в обратном. Это был не первый, не третий и даже не пятый раз, когда я убегал, находясь с Мэгги.

– Хорошо, хорошо, – выдохнул я, засовывая руку ему в штаны. Его член был толстым и большим. Это было странно и неестественно. Недавно съеденный десерт стоял в горле. Меня затошнило.

– Теперь сожми, – приказал он со своим легким английским акцентом.

И я сделал, как он сказал. Сжимал его снова и снова, как мячик для стресса, желая причинить ему сильную боль. Но чем больше я старался сделать ему больно, тем больше мне казалось, что ему это нравится. Все произошло очень быстро. Ровно десять секунд. Его глаза закатились, закрывшись, и он вздрогнул.

Он оттолкнул меня внезапно резко. Я грохнулся на пол и смотрел, как он достал из нагрудного кармана разноцветный носовой платок и засунул руку в расстегнутую молнию. Когда платок появился снова, он выглядел мокрым и липким.

– Черт возьми, – тяжело выдохнул он, вытирая лоб. Выражение его лица, когда он заметил меня на полу, уставившимся на него во все глаза, сменилось с растерянного на сердитое.

– Теперь на ноги. – Он дважды хлопнул в ладоши.

Я вскочил, как только Мэгги вошла в комнату. Она была не одна. Мама и папа тоже были с ней. Один взгляд на них троих, и все мои сожаления о том, что я сделал с этим человеком, исчезли. У мамы и Мэгги на глазах были слезы. Со лба Мэгги капал пот. Папа выглядел так, словно собирался кого-то убить. Если бы они подумали, что я улизнул, чтобы разбить произведение искусства за шесть миллионов долларов, мне было бы несладко.

– Вон! – Мама заплакала от облегчения. Она подбежала ко мне, подхватила на руки и крепко обняла, как будто я был ребенком. Мои конечности беспомощно задергались. Я почувствовал, как ее сердце бешено колотится рядом с моим собственным. На моей левой ладони остался липкий след.

– Боже, я так волновалась. Что мне с тобой делать, малыш Гудини?

– Судя по всему, заковать его в цепи за лодыжки и бросить в подвал, пока ему не исполнится восемнадцать, – пригрозил папа, подходя к нам и выхватывая меня из ее рук. Он опустил меня на землю и присел на корточки на уровне моих глаз, его лицо было грозным.

– Кто этот человек? – Он склонил голову набок, указывая на мужчину, попросившего меня коснуться его члена, но при этом все еще пристально глядя на меня.

Я только открыл рот, когда мужчина проворковал:

– Эмилия ЛеБлан-Спенсер! Наконец-то мы встретились. Я ваш огромный поклонник.

– Гарри Фэрхерст. То же самое можно сказать и о тебе. Я только что приобрела одну из твоих картин. – Мама уже оправилась от своей истерики, но пока еще не сводила с мужчины подозрительного взгляда.

Она взглянула на меня, ожидая подсказки. Папа встал и нахмурился. Ему тоже что-то не нравилось в этой сцене, но он не мог понять, что именно.

Но мне было стыдно.

Стыдно, что я облажался.

Убежал.

Попал в западню к этому человеку.

Я чувствовал себя глупым, юным и более ответственным за свое поведение, чем когда-либо, потому что на кону стояла работа Мэгги.

Она могла потерять работу, а папа мог заплатить шесть миллионов за мою глупость. И в любом случае я больше никогда не увижу этого засранца.

– Что мой сын делал с тобой в этой комнате, Фэрхерст? – напрямую спросил отец.

Мэгги подхватила меня на руки. Мама повернулась к мужчине по фамилии Фэрхерст, ее тело напряглось.

– Гарри?

Он смотрел на них всех, кроме меня. В его глазах сверкнуло что-то отчаянное, но я не знал, что это было. Он указал на разбитую статую у своих ног, и мое сердце екнуло.

Ублюдок не посмеет.