– Сам догадайся, – отвечаю. Я ведь не знаю всех его ублюдков по именам, чтобы сказать более четко.
Сабир вдруг поднимается со своего кресла, и это заставляет меня внутренне сжаться. Еще и желудок болезненно воет при виде стольких-то яств. Но мне сейчас и кусок в горло не полезет.
Мужчина останавливается рядом со мной, и я вновь чувствую, его подавляющую ауру. Мощную, жестокую. От такой близости у меня невольно начинают подрагивать коленки.
А когда в нос ударяет аромат его мужественного тела, разум плывет.
Бандит жестко берет меня за подбородок и поворачивает мою голову так, чтобы лучше было видно синяк.
Мне кажется, в этот момент я слышу скрежет его зубов.
– Вахит! – раздается резкий недовольный зов.
Громила тут же появляется на горизонте, точно все это время ждал под дверью.
Он будто понимает с полуслова, потому что просто кивает и спешит снова удалиться.
– Молоток пусть захватит, – бросает главарь ему в спину и только потом отпускает меня.
Ледяной холод окутывает все тело. Стягивает горло так сильно, что мне тяжело дышать. Но я все же произношу сквозь силу:
– Ты убьешь меня?
– Что? – его брови от удивления ползут вверх.
Заметив страх в моих глазах, Сабир не ждет ответа:
– Нет, малышка, – усмехается он. – Пока нет. На тебя у моего члена другие планы.
Бандит хищно ухмыляется и снова садится в предназначенное для него кресло.
«Пока нет». В голове эта фраза звучит набатом снова и снова. На моих глазах будто вновь раздирают того ягненка бешеные злые псы. И я, кажется, физически чувствую его боль. Как острые зубы рвут нежную плоть малыша.
Но я все же убеждаю себя, что всегда есть шанс изменить все. Так легче не поддаваться панике, мало-помалу захватывающей все больше пространств моего сознания.
– Ешь, – приказывает он мне холодно. – Со вчерашнего дня голодная.
Я мешкаю пару секунд, но все же берусь за вилку. Но рука почему-то враждебно сжимает ее в кулаке, и я неосознанно направляю свое оружие в сторону обидчика.
– Хочешь мне что-то сказать? – мои действия вызывают на лице Сабира искреннюю улыбку.
Я только сейчас замечаю шрам на его физиономии. Он все еще алый и довольно глубокий и длинный. Проходит почти через всю щеку.
Ладонь подсознательно сжимает вилку крепче, и я жалею, что тогда в спальне не долбанула сильнее, чтобы убить его.
– У меня есть условие, – решаю все же поделиться. Мне требуется усилие над собой, чтобы опустить вилку.
– Ты не в том положении, – к месту напоминает хозяин дома.
Я и не ждала другого ответа. Но отступать не собираюсь.
– Да, но… – стараюсь не задохнуться. Неужели, я правда собираюсь это предложить? Еще и имею наглость диктовать свои требования опасному бандиту? – Тогда не будет, как ты хочешь.
– Все будет, как я хочу. Всегда.
– Нет! – мне стоит больших усилий произнести это уверенно. – Если не выпустишь брата из подвала, тебе придется насиловать меня, а ты этого не хочешь. А если выпустишь…
Мою речь прерывают ввалившиеся в гостиную мужчины. Вахит и тот другой, что сегодня меня ударил.
– Свободен, – распоряжается Сабир, и Вахит уходит, оставляя в комнате только другого, держащего в руках молоток.
– Ты знаешь, что я не позволяю трогать свое, Гафар? – холодно и жестко начинает главарь.
– Эта сука брыкалась! – с явным надрывом в голосе отзывается мужчина.
– Знаешь? – хозяин дома повторяет свой вопрос, но уже с большим раздражением.
– Да.
– Тогда ты знаешь, что делать, – его голос непоколебим.
– Сабир не надо, пожалуйста… – мне дико слышать такое от верзилы. Он, что, умоляет? – Она же просто подстилка!
– У тебя есть три секунды. Или я сделаю все сам.
Глава 17
Мужик скалит зубы, но все же замахивается, уложив одну руку на стол. Я зажимаю рот. Мне дико видеть такое. Мы же не в средневековье. Мы все цивилизованные люди!
Появляется мимолетное желание защитить бедолагу. Но я, мало того, что вряд ли смогу произнести хоть слово, так еще и уверена, что он не заслуживает моей защиты. Ударил, осквернил честное имя. Мое.
– Стой! – вдруг холодно командует главарь.
Я испытываю облегчение. Но зря. Потому что он тут же продолжает:
– Правую руку. Ты ведь правой ее ударил.
– Сабир… – здоровяку жаль калечить себя, а лишать ведущей руки не хочется вдвойне. – Она ведь просто шкура!
В этой ситуации даже я понимаю, слова не подействуют на бандита.
– Шкура, – соглашается Валиев. – Но моя шкура.
Я уже не реагирую. Плевать, как называют. Они – ублюдки, моральные уроды, не понимают человечности и хорошего отношения. И мне не стоит ждать этого от них. Только боль и унижение. Именно поэтому наш единственный шанс – сбежать. И я обещаю себе, что найду способ.
Виноватый меняет руки, укладывая на столешницу теперь правую. Он зло смотрит на меня, скалясь зубами, прежде, чем замахивается, и его крик заполняет помещение, вызывая бешеный стук моего сердца.
Я зажмуриваюсь в этот момент, потому что не хочу видеть. Не понимаю, как человек может пойти на такое? Покалечить себя по приказу другого?