Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны

Если пленным в американских лагерях приходилось вставать в очередь за водой, то пленным, захваченным русскими, время от времени приходилось красть ее, а зимой довольствоваться снегом. В то время как американцы не могли поставлять достаточно медикаментов, чтобы справиться с вспышками болезней, советские врачи иногда отказывали пленным и в тех лекарствах, которые у них были, используя их как инструмент давления для дальнейших вымогательств. Никто в американских лагерях не доходил до того, чтобы есть бродячих собак и кошек или использовать свой хлеб в качестве приманки для поимки крыс, чтобы съесть их. Режим питания на грани голодания в советских лагерях был гораздо скуднее, чем тот, которым довольствовались военнопленные, захваченные американцами. Это продолжалось месяцами. Золтан Тоф, который в 1946 г. работал во временном лагерном медпункте, регулярно видел в морге вскрытые тела с изъятыми внутренними органами – очевидно, для еды, – когда медпункт находился в Берген-Бельзене. Когда он доложил об этом главврачу, тот рассеял его обеспокоенность: «Если бы ты видел, что здесь происходило год назад…»

Некоторые военнопленные, которым повезло, были отправлены домой еще в 1947 г., но большинство оставалось в советских лагерях до 1950 г., когда Сталин объявил «амнистию» для тех немцев, которые считались «хорошими работниками». Некоторые из тех, которым не удалось избежать беды, были названы политическими заключенными и освобождены после смерти Сталина и амнистии, объявленной Хрущевым в 1953 г. Последние немцы вернулись в Германию в 1957 г., около двенадцати лет спустя после окончания войны. После стольких лет работы в отдаленных советских рудниках, лесах, на железных дорогах, кожевенных заводах, колхозах и фабриках многие из них были сломлены. Граф Генрих фон Айнзидель позднее описал людей, с которыми он возвращался домой в одном из первых эшелонов. «Какой груз везли эти поезда! Заморенные голодом, изможденные скелеты, человеческие остовы, сотрясаемые дизентерией, вследствие нехватки пищи, костлявые фигуры с дрожащими руками и ногами, невыразительными серыми лицами и тусклыми глазами, которые зажигались только при виде хлеба или сигареты». Вера Айнзиделя, который был когда-то ярым коммунистом, сильно пошатнулась от этого зрелища. Каждый из пленных, по его словам, «был живым обвинением Советскому Союзу, смертельным приговором коммунизму».

ЦЕНА ПЛОХОЙ ИСТОРИИ

Обращение с немецкими военнопленными у русских было гораздо хуже, нежели у американцев, – этот факт подтверждают не только принятые международным сообществом цифры потерь, но и свидетельства сотен бывших узников. Однако это не помешало некоторым авторам утверждать иначе. Джеймс Бак в книге «Другие потери» (1989) попытался убедить мир в том, что именно американцы, а не русские стали причиной смерти сотен тысяч немецких пленных. Он возложил ответственность за эти предполагаемые смерти на американское руководство, обвинив его в проведении целенаправленной политики мщения, а затем в сокрытии «правды» за пластами официальной отчетности. Утверждения Бака не только поставили под сомнение крепкую веру американцев в то, что они вели высоконравственную войну, но и, фактически, обвинили американское руководство в преступлениях против человечности.

Классическая теория заговора, которую не стоило бы упоминать здесь, не случись полемика после выхода в свет книги. Ученые со всех уголков мира выстроились в очередь, чтобы раскритиковать исторические методы Бака, его неверное толкование документов, отказ принять во внимание огромную массу методологических исследований, а больше всего – полное непонимание статистики. С другой стороны, некоторые американские ветераны, служившие в лагерной охране после войны, встали на защиту Бака и подчеркнули, что условия в их лагерях были отвратительными, а пренебрежение заключенными и даже пассивное мщение действительно имели место быть. Очернителям Бака также пришлось признать это.

Дух полемики по-прежнему витает вокруг этой темы, хотя спустя десятилетия ей уже следовало бы перекочевать в разряд исторических сносок, поскольку в утверждениях Бака всегда крылось малое зерно правды. Возможно, больше всего Баку следовало бы стыдиться не искажения фактов, а того, что он отвлек внимание от происходившего в реальности. Это, возможно, не столь сенсационно, как история, которую он хотел найти, но она тем не менее потрясает.