Следует помнить, что простые европейцы тоже ужасно пострадали во время войны, особенно в последний год, но они, по крайней мере, находили какое-то утешение, думая о том, что пережили все это вместе. После освобождения весь континент погрузился в создание мифов о единстве в несчастье. Они прекрасно устраивали всех, от бывших коллаборационистов, желавших вернуться «к своим», до измученного народа, мечтающего забыть о войне, и политиков, которые хотели возродить чувство национальной гордости.
Даже на международном уровне мысль о том, что все народы Европы страдали при нацизме вместе, была очень удобна для возрождения чувства всеобщего братства между пострадавшими народами. Но присутствие евреев превращало в издевку подобные мифы. Они пережили гораздо больше, чем кто-либо другой, и ни одна группа населения не пришла к ним на помощь: удобное представление о том, что европейцы «все вместе», едины, – явно ложное.
Здесь, наверное, кроется ключ к тому, почему положению возвращавшихся евреев повсеместно не придавалось значения после войны – не только в Голландии, но и по всей Западной Европе. В то время как рассказы о Сопротивлении давали людям возможность думать о себе хорошо и убеждать в том, что они также предоставили изрядную долю героев, рассказы евреев имели противоположное действие, становясь напоминанием о былых неудачах на всех уровнях общества. Самого их присутствия бывало достаточно для возникновения дискомфорта, словно они могли в любой момент раскрыть неприятный секрет. Поэтому гораздо проще просто притвориться, что на долю евреев на самом деле выпало то же самое, что и остальным. Их не только не встречали радушно – их игнорировали, оттесняли на второй план, заставляли молчать.
Иногда существовали более прозаичные причины, по которым евреев не ждал дома радушный прием. После войны по Венгрии ходил анекдот: еврей, выживший в лагерях, возвратился в Будапешт, где случайно встретился с другом-христианином. «Как поживаешь?» – поинтересовался друг. «Даже не спрашивай, – ответил еврей. – Я вернулся из лагеря, и теперь у меня нет ничего, кроме одежды, в которую ты одет».
Подобный анекдот бытовал практически в любом городе Восточной Европы и во многих городах на Западе. Разграбление имущества евреев во время войны происходило в каждой стране и на всех уровнях общества. Его масштабы иногда поражали. Например, в старом еврейском квартале Амстердама из домов вынесли все вплоть до деревянных оконных рам и дверных коробок. В Венгрии, Словакии и Румынии землю и имущество евреев часто делили между бедными. Иногда люди даже не дожидались отъезда евреев. В Польше во время войны бывали случаи, когда к евреям подходили знакомые и говорили: «Раз уж вы все равно умрете, почему кому-то должны достаться ваши башмаки? Почему бы вам не отдать их мне в память о вас?»
Когда горстки евреев начали возвращаться домой после войны, их имущество иногда возвращали им без всякой суеты, однако это скорее исключение, чем правило. В историографии того периода в жизни Европы существует масса историй о том, как евреи безуспешно пытались получить назад то, что принадлежало им по праву. Соседи и друзья, обещавшие хранить ценности во время их отсутствия, часто отказывались возвращать их: за прошедшие годы настолько привыкали считать их своими. Крестьяне, которые обрабатывали землю евреев во время войны, не понимали, почему евреи должны пользоваться плодами их трудов. Христиане, которым военные власти раздавали опустевшие квартиры евреев, считали их квартиры своими по праву, имея на руках бумаги, подтверждающие это. Люди были склонны относиться к евреям с различной долей возмущения и проклинали свое злосчастье: надо же, чтобы из всех, «исчезнувших» во время войны, именно