Жестокий маскарад

— Им нужен свиток. Ради того, чтобы добраться до нашей рукописи, люди оттуда пойдут на всё. Это не только собрание тайных знаний синоби. Он сам по себе офуда[35], обладающий могучей силой, которой даже я до конца не понимаю. Знаю только, что именно он уже триста лет сохраняет Накагава-рю. Теперь ты будешь владеть им и постигать его силу самостоятельно.

— Сколько языков ты знаешь, кроме русского и японского? — неожиданно спросил Камбэй.

— Английский, — не раздумывая ответил Фудо, — могу говорить, как англичанин и как американец. Немецкий хорошо. Французский, испанский, шведский и турецкий хуже.

— Ёси[36]. Лида-сан нашла тебе хороших учителей. Тебе понадобятся все эти знания, потому что ты должен уйти из этой страны.

Фудо молчал, но дед и не ожидал от него ответа.

— Наклонись ближе, — велел он, — и запомни то, что я тебе скажу.

Дед прошептал внуку на ухо несколько слов. Потом опять заговорил в полный голос:

— Там настоящий тайник, который я сделал перед тем, как навсегда покинуть Японию. В нём оружие, снаряжение синоби, деньги, золото, акции, большая часть которых сохранила и приумножила свою стоимость. Это пойдёт на возрождение клана. Ещё там список имён и адресов. Эти люди обязаны мне. Многие из них, конечно, уже мертвы, но кто-то должен быть жив. Назовись им, и они помогут тебе устроиться.

Фудо склонил голову. Старик продолжал наставления:

— Ты должен в совершенстве овладеть мугэй-мумэй-но дзюцу — скрывать свою жизнь, личность, место пребывания, умения. Изучай свиток и сохрани его, потому что Накагава-рю без него нет.

— Но дзёнин — ты, — юноша, наконец, заговорил, и заговорил по-японски.

— Моё время кончилось, — покачал головой Камбэй. — Я неизлечимо болен, силы покидают меня. Я могу только прикрыть твое исчезновение собственной смертью. А ты, Фудо-тян, мой внук Иванэ Фудо, станешь шестнадцатым патриархом и дзёнином нашего клана. Ты назван в честь Фудо-мёо, он проявится в тебе.

— А мать? — дрогнувшим голосом спросил Фудо.

— Вы увидитесь не скоро. Лида-сан достигла больших успехов в ёмогами-но дзюцу[37], она настоящая куноити. С ней всё хорошо. А ты вернёшься на нашу землю, в Японию, и будешь жить там.

Фудо долго не отвечал, наконец заговорил — теперь по-русски:

— Дед, моя родина здесь. И зовут меня Фёдор Юрьевич Иванов…

Камбэй протянул руку и, пошарив на шее юноши, вытащил серебряный крестик на цепочке. Несколько секунд глядел на него, потом отпустил.

— Россия… — вздохнул он, — Я знал, что это будет препятствием. Если цветок пересаживают в чужую почву, он становится другим. Когда я давал обещание твоей умирающей бабке, что наш сын и его дети будут крещены, я знал, что христианский Бог станет отвращать вас от пути синоби. Так бывало и в Японии… Я обещал ей, это гири… Но, — он поднял голову и посмотрел юноше прямо в лицо, — гири и на тебе. Передо мной, перед памятью твоего отца, перед основателями нашей школы. Ты должен возродить Накагава-рю. А потом делай что хочешь.

— Хай[38], — склонил голову Фудо.

— Та девушка будет тебе хорошей женой, — добавил старик.

— Которая на меня напала? — спросил Фудо.

Лицо юноши было бесстрастно, но внутри его царило смятение.

— Её зовут Миюки, — заговорил Камбэй, — Оцу Миюки. Она внучка моего старого врага Оцу Икусукэ. Думаю, он внедрил её в СССР, когда до него дошли слухи, что я жив. Девушка тоже охотится за свитком. Берегись её, она сильна, но вы будете вместе.

Фудо не стал спрашивать, откуда дед это знает. Сейчас было не время обсуждать предсказания и предчувствия.

— Возьми, — сказал старый патриарх, протягивая Фудо толстую пачку стодолларовых купюр, — этого хватит, чтобы добраться до Японии. А мне пора…

Фудо вскинул голову.

— Сейчас придут чекисты, — говорил старик. — Их командир умён и упорен. Ты должен уйти. Помогать мне не надо — пусть думают, что я был тут один.

Юноша низко поклонился. Старик сбросил дзукин[39] и расстегнул ворот уваги[40]. Острый нож танто блеснул в его руке.

— Того, кто преступит Путь синоби, не защитят ками и будды. Ибо тот, кто преступает законы Неба, не найдет добра[41], — монотонно продекламировал он по-японски.

Патриарх снял тэкко[42] с обеих рук и быстрыми движениями стал отрезать подушечки своих пальцев. Лицо его оставалось совершенно бесстрастным, как и у наблюдающего за этим Фудо. Кровь брызгала в стороны, ручейками стекала на землю. Покончив с левой рукой, старик взял ею рукоять ножа и с такой же лёгкостью изуродовал пальцы на правой. Поднял танто, сделал несколько быстрых надрезов на лбу, щеках и подбородке, и, помогая лезвием, словно чистил апельсин, сорвал со своего лица всю кожу. Что-то вроде короткого хрипа вырвалось из влажной кровавой дыры, в которой блестели белые зубы. Движение руки замедлились, стали неуверенными, какими-то механическими. С видимым усилием синоби пытался воткнуть нож себе в горло, но он всё время уходил куда-то в сторону. Юноша не выдержал — схватил деда за плечи и с силой направил тело к ожидающему острию. Пятнадцатый патриарх Накагава-рю упал ничком.