Жестокий маскарад

Между прочим, в отношении Дубровского все сперва сильно грешили на Товарищества собственников жилья — потому что они не подчинялись ни мэрии, ни Сходняку, сами себя обсуживали и плевать на всех хотели, а тех, кто на них пытался наехать, валили сразу и жестоко. Но потом сообразили, что «товарищам» Дубровский тоже не сдался — их устраивало нынешнее положение, взрывать и так хилую стабильность никто не собирался.

Припарковавшись и натянув поглубже кепку, я закрыл машину и поскорее двинулся к полуподвальчику, в котором был бар. Навстречу мне разлетелся какой-то чёрный фраер, типа, с объятиями, типа, знакомого встретил. Щаз! Щипач из него был аховый, я сразу почувствовал за пазухой пальцы, молча схватил их и выломал вверх. Жестоко. Падая на колени, фраер взвыл. Ребром другой ладони я саданул его по загривку. Он рухнул, как бык под обухом, и остался валяться в луже, щедро поливаемый мутными струями. Пнув под рёбра и этого засранца, я ринулся под защиту навеса над ступеньками, ведущими вниз. Над ним тускло светилась красная вывеска: «У Вошки».

Она была за стойкой сама — женщина, чья яркая красота отгорела своё лет …надцать назад, чьи шикарные некогда сиськи пожухли и печально обвисли, а лицо приобрело сухую жёсткость наждака. Она была категорически против всякого силикона и подтяжек, решив стареть натуральным образом. Думаю, она права.

Но голос её, звучный, с эротической хрипотцой, остался прежним. Ну, почти прежним.

— Ё-моё! Кистень! — заголосила она, когда я, отряхиваясь от капель, как уличный пёс, ввалился в полусумрак бара.

Несколько посетителей повернулись ко мне — чисто рефлекторное движение, которые быстро входит в привычку всех обитателей спальников. Кого-то я знал, кого-то смутно помнил, другие были незнакомы. Я не появлялся тут почти год, за это время многие проделали путь ногами вперёд по Крайней улице, упирающейся в Волчье кладбище.

Вошка кивнула мне на незанятый столик в углу. Старик-халдей на артритных ногах принёс графинчик и вазочку с солёными груздями.

— Привет, Петрович, — бросил я деду. Тот осклабился беззубой пастью.

Вошка подошла, не успел я опустошить графинчик и до половины. То есть, очень быстро.

— Чего заявился? — тихо спросила, присаживаясь напротив. Радости в её голосе не слышалось. Оно и понятно.

— Проблемы.

Она глядела на меня, ожидая продолжения. У неё остался прежним не только голос — глаза тоже. Чёрные, бездонно-чёрные. Только теперь в них всегда была настороженность.

Её вполне устраивало паскудное погоняло. И она была чертовски умна.

Я тихо, в двух словах, рассказал ей о клиенте. Она отпила прямо из графинчика, потому что второй стопки не было, и закурила длинную сигарету.

— Жрать хочешь? — спросила отрывисто.

Я хотел. Мощи Петровича принесли приличную отбивную с картошкой и луком.

Пока я терзал мясо ножом, она молча курила.

— И что надумал? — она затушила бычок в пепельнице.

Поскольку рот у меня был набит, я лишь пожал плечами.

— Работаю, — ответил, прожевав.

Она одобрительно кивнула.

— Правильно, придётся. Дубровский слишком обнаглел, кто-то его вот-вот накроет. И лучше бы ты подсуетился заранее.

— Другого выхода нет, — я снова пожал плечами. — Глебыч…

Она опять утвердительно кивнула.

— Акакий? — я поглядел на неё вопросительно.

Теперь пожала плечами она.

— Первый раз слышу.

Я откинулся на стуле и тоже закурил.

Мне нужно было прокачать Акакия. Он не собирался говорить мне, почему Дубровский имеет на него зуб, значит, это необходимо было вычислить. Я ведь точно знаю, что парень просто так не работает — его терпилы всегда имели на совести два-три неприятных грешка. Нет, я не вчера вывалился из пиписьки и понимаю, что среди боссов невинных овечек нет. Но те, до кого добрался Дубровский, были уж полными отморозками.

А ещё ходили слухи, что этот ититский Робин Гуд то отстёгивал на разваливающийся детский сад, то покупал коляску обезноженному ветерану ВДВ, то жертвовал серебряную ризу на икону Богородицы в бедной сельской церквушке. И слухи эти, надо сказать, были вполне правдивыми. Естественно, пытается замолить свои собственные грехи, да и соответствовать хочет, выделывается. Только, в отличие мот меня, все эти авторитеты с обеих сторон Черты уже начисто забыли, чему учились в школе. Если вообще там учились. И погоняло «Дубровский» для них звук пустой. Может быть, потому и не могут поймать его так долго.

А этот парень кому-то мстит. И если Акакий решил, что он его главная цель, это очень важно. В том числе и для меня. Значит, пока всё сходится на Акакии.

— Влад, тебе нужен Дохляк.

Её голос прервал мои распевные расклады. Она, как всегда, ухватила самую суть. Я не подумал о Дохляке, хотя должен был. Но вспоминать эту мразь было стрёмно. И я не вспомнил.