Жестокий маскарад

Он судорожно сглотнул и поехал.

Ненавижу мудаков!

Впрочем, остановил я его перед Чертой — у канала. Осчастливленный дарованием жизни и пятью сотнями федеральных денег, он укатил, будто я ему очко наскипидарил.

Солнце не унималось, казалось, оно уже с утра спалило все листья на всех деревьях. Обливаясь потом, я перешёл мостик и спросил торчка, бессмысленно, как обезумевший от жары кот, созерцавшего грязную воду:

— Как пройти в библиотеку?

— Чё-ё? — вылупил тот осовелые зенки.

Я с хрястом врезал ему в челюсть. Тело перекинулось через перила и грянулось в канал. Я не стал интересоваться, что с ним случилось дальше.

— Как пройти в библиотеку? — спросил я у обильно потеющего под кожаной курткой братка, стоящего на своём посту у пивного ларька.

— Чего, нах? — хрипло изумился тот.

Я дал ему под дых, коленом припечатал фэйс и ребром ладони саданул по загривку.

Переступив через тело, я молниеносным движением атакующей кобры засунул два пальца в ноздри вылупившемуся на происходящее из окошечка ларька продавцу-нохчу.

— Ну, ты-то, думаю, знаешь, как пройти в библиотеку? — ласково спросил я, вытягивая его на свет Божий, словно черепаху из-под панциря. Пальцы у меня железные, надумай он ерепениться, живо сломал бы нос. Он понял это и не ерепенился.

— По каналу направо сто мэтров, потом во дворы ещё сто, балшой дом, напысано: «Быблыотэка имэни Алэксандра Сэргэича Пушкына», — отрапортовал он, словно его спрашивали об этом каждые два часа.

— Умница. Пол-литра тёмного.

Пиво было тёплым и безбожно разбавленным. Остаток я вылил джигиту на голову, отпустил нос, вытер пальцы в соплях о его плечо и зашагал направо по каналу, надеясь, что нохч схватится за пушку — настроение у меня было поганое, хотелось кого-то завалить. Он не схватился. И правда умный.

Большое здание библиотеки с тихим достоинством разваливалось перед вырубленным сквером. Я лет сто не бывал в подобных заведениях, и вряд ли буду ещё сто. Но запах старых книг напомнил мне детство. И тут было прохладно.

Я ввалился на абонемент, не совсем твёрдо представляя, кого буду спрашивать.

Передо мной шепелявый небритый хмырь в треснувших очках пытался что-то объяснить библиотекарше. Просто идеальной библиотекарше, как их представляют в народе: серенькой, в затрапезной блузке, квадратных очках и полуседым пучком на голове. А читатель как будто приплёлся из прошлого: легче всего его было представить стоящим в летний зной в очереди за квасом или бредущего с грязным рюкзаком за картошкой на колхозный рынок. В стране, которой уже давно нет.

— Мне книжечку… такую… — канючил он.

— Какую? — судя по всему, уже не первый раз устало вопрошала библиотекарша.

Я подумал, что теперь сюда только такие клиенты и ходят, и что сотрудникам сего заведения каждого убогого надо беречь и холить.

— Такую… Чёрненькую.

— Как называется?

— Не знаю… Чёрненькая книжечка, про смерть. Её ещё в прошлый раз ваша сотрудница читала.

— Какая сотрудница?

— Да такая, вся в чёрном и с косой…

Я чуть на пол не сел, удержавшись за стеллаж и беззвучно хохоча. Библиотекарша сидела, потому только опустила вмиг побагровевшую от сдерживаемого смеха физиономию.

И тут вошла она.

Я сразу понял, что это та самая — чёрная и с косой. Коса, что говорить, была роскошная — толстая, чёрная и длиной ниже задницы. Но какая была задница! Я в жизни таких задниц не видел — форма, размеры, грация, с которой она ею вращала!.. Совершенная, идеальная задница!

Ноги, сиськи и всё прочее были на том же уровне, благо, что «всё чёрное» заключалось в маленьком платье от сосков до нижней границы трусиков. Если они на ней были. В чём я сомневался.

Мрачно взглянув на хмыря чёрными глазищами, она протянула ему искомую книжку.

— Борис Акунишвили, «Творцы и суицид», — прокомментировала она.

Судя по всему, хмыря больше интересовала сотрудница, чем зачем-то налагающие на себя руки творцы. Глазки его залоснились, очки запотели, судя по всему, он возносил молитвы, чтобы книгу оформляли как можно дольше.

Если это не акакиева тёлка, то я Филипп Киркоров!

— Простите, девушка, можно с вами поговорить? — встрял я, показывая красную корочку ОППППС.

Он поглядела на меня ещё более мрачно, чем на хмыря.

— В чём дело?

Какой сексуальный голос!

— Жалоба от читателя.

Она пожала плечами.

— Что за хрень?

Хорошенькие словечки для библиотекарши! Впрочем, от жизни я отстал прочно, может, сейчас это нормально. Тем более что её коллега нисколько не была шокирована.

— Где мы можем поговорить? — настойчиво гнул я.

— Ну, пошли.

Она мотнула головой, и я поплёлся за ней по скрипучей лестнице наверх. В небольшом зелёном зале с репродукциями старых картин мы сели за длинным столом друг напротив друга.

— Какой это мудак на нас жалуется? — сразу взяла она быка за рога. — Он хоть знает, что с ним за это будет? И какое до этого дело городским козлам?

— Цыпа, — я тоже решил отбросить политес и резко подался к ней, — не вешай мне лапшу, ладно? Ты ведь сама городская, если я правильно понимаю жизнь, а я её понимаю.

Ого! Прямо в лоб мне приветливо глянул чёрный глазок пистолета. Когда она его успела вытащить? И, главное, откуда?..