Ну да. Я же просто красавица сейчас. Вся в слюне и в соплях. В следах его семени. Одна радость — без макияжа. Ничего не поплыло. Не размазалось. Пострадала лишь гордость.
Хотя… черт, о чем я? Гордости давно не осталось.
— Между ног болит? — интересуется непривычно тихо, вкрадчиво, чуть ли не шепотом.
— Ч-что? — невольно содрогаюсь. — Ты о чем?
Вздыхает. Тяжело. Подавляет рычание.
А потом обхватывает меня за талию и к себе на колени усаживает. Четко лицом к лицу. Задирает платье до талии, трусы сдвигает и по влажным складкам пальцами проводит.
Взвиваюсь от неожиданности. Вскрикиваю, выгибаюсь.
— Здесь болит? — спрашивает Марат, продолжая меня поглаживать, легонько, едва дотрагиваясь.
Я кусаю внутреннюю сторону щеки до крови, пробую протрезветь, сбросить вязкие путы охватившего разум дурмана.
Какой ответ будет правильным? Какой?!
Всхлипываю.
— Говори, — требует он.
— Нет, — признаюсь честно.
Убирает пальцы. Прижимает крепче. Дает ощутить вновь зарождающееся возбуждение. Притягивает вплотную. Вжимает наливающийся кровью орган в мой живот.
— Значит, все зажило, — выносит вердикт. — Ничего не саднит. Не опухает.
— Нет, — роняю еле слышно.
— Готова для моего хера? — ухмыляется.
— Почему ты всегда так… грубо? — сдавленно выдыхаю.
— Привыкай, — хлопает ниже поясницы, принуждая взвизгнуть и подпрыгнуть на месте. — Я буду еще грубее завтра.
— Завтра? — тупо переспрашиваю.
— На совете, — поясняет ледяным тоном. — Раз очевидный вариант рассматривать не станут, придется обратиться к традициям.
— Я бы очень хотела понимать, о чем ты.
— Пусть это будет сюрпризом, — тянет ворот платья вниз, высвобождает грудь из бюстгальтера, выкручивает мои соски, заставляя простонать.
— Я… я начинаю ненавидеть сюрпризы.
Марат обхватывает меня под ягодицами. Насаживает на свой член. Осторожно. Мягко. Нанизывает на вздыбленную плоть до упора.
— Главное — подчиняйся, — говорит он. — Выполняй все приказы без вопросов. Рот открывай только чтобы хуй в глотку принять.
— А разве у нас бывает иначе? — горько усмехаюсь.
Ничего не произносит в ответ. Просто сжимает до хруста костей. И вбивает внутрь так сильно и мощно, что дыхание отнимает напрочь.
Глава 46
Свет. Ослепительный. Проникающий в каждый угол, в каждый фрагмент, в каждую клетку. Наполняющий пространство. Пронизывающий, просвечивающий, точно луч рентгена. Слезы в глазах. Ком в горле.
Я знаю, это еще не ад. Слишком рано умирать. К тому же в настоящем пекле не бывает такого яркого света.
Я хочу спросить. Позвать. Окликнуть по имени. Хочу сказать. Попросить. Взмолиться о пощаде. Я хочу множество других невозможных, абсолютно неосуществимых вещей.
Но с губ не срывается ни единого звука. Из горла не вырывается ни единого вскрика. Немею и цепенею в ледяных оковах страха.
Господи, помоги. Пожалуйста. Боже, сохрани. Меня. Или хотя бы то, что от меня осталось.
— Будь осторожна, — говорит Замира, выдавая последнее напутствие, и ее голос пропитан тревогой. — Подчиняйся ему. Во всем. Скрывай свой буйный нрав.
О чем она вообще? Какой еще «буйный нрав»? У половой тряпки гораздо больше норова, нежели у меня теперь.
Невольно усмехаюсь. Качаю головой.
— Вот, — тут же замечает женщина. — Я об этом. Никаких чувств. Никаких эмоций не показывай. Обойдись без своих усмешек. И ни в коем случае ни на кого не смотри. Поняла? Они не должны увидеть твои глаза.
— Почему? — искренне недоумеваю по поводу ее беспокойства.
— Твой взгляд — это не взгляд жертвы, — следует холодный ответ.
— Готова поспорить, — хмыкаю и осекаюсь.
Точно. Раз я пока спорю, дело не доведено до конца. Зверушка не выдрессирована, не сломлена окончательно.
— Марат очень рискует, — продолжает Замира. — Не подведи его.
Да чем он рискует? Чем?! По уже четко сложившейся традиции никто не спешит объяснять суть происходящего.
— Что меня ожидает? — спрашиваю. — Можете намек дать?
— Нет, — отрезает уверенно.
— Отлично, — сдавленно выдыхаю. — Будет настоящая импровизация.
— Меньшее из зол, — заявляет женщина. — Иначе твоя реакция быстро выдаст излишнюю осведомленность.
— Но разве я не заслуживаю получить хотя бы примерное представление? — интересуюсь раздраженно. — Разве это не облегчит грядущую задачу?
— Пожалуйста, — в темных глазах застывает истинная мольба. — Сохраняй благоразумие. Малейший промах похоронит вас обоих.
— Как я могу поступать правильно, если понятия не имею о том, что должно произойти на вашем гребаном совете? — срываюсь.
— Все просто, — обрывает Замира. — Покоряйся. Беспрекословно исполняй любой приказ. Не думай. Не спрашивай. Делай. Повинуйся хозяину.
Сжимаю кулаки. Отворачиваюсь. Кровь бьет по вискам. Ярость накрывает обжигающей волной. Тупое бессилие убивает.
Я никто. Ничто. Пустое место. Нужно принять. Смириться. Только ради чего? Сколько времени мы выиграем сегодня? И стоит ли ничтожная отсрочка подобных усилий?
Женщина подает мне плащ.
— Без глупостей, — произносит тихо. — Береги себя, Вика.
Вздрагиваю. Ловлю ее встревоженный взгляд.
Все и правда плохо. Просто ужасно. Чудовищно.
Ведь она называет меня по имени.