Жестокий роман (СИ)

Он сдирает с меня одежду, рвет на куски, отбрасывает подальше. Ловко действует одной рукой, обнажает свою игрушку полностью. Привычным движением сминает грудь, ведет пальцами по враз напрягшимся соскам, а после выкручивает, намеренно причиняя боль.

— Давай, — рычит на ухо. — Запрети мне еще раз.

Судорожно глотаю воздух, очень стараюсь не задохнуться, не захлебнуться эмоциями, не пойти ко дну окончательно.

— Я буду касаться тебя, как захочу, — мрачно заключает Марат. — Где хочу и когда хочу. И никто не помешает. Никогда.

И точно в доказательство своих слов скользит пальцами вниз по животу, накрывает лоно, поглаживает складки, никак не реагируя на мои лихорадочные рывки, тщетные попытки освободиться, избежать порочных касаний.

Он и правда берет свое. Всегда. Кто рискнет помешать?

Но кажется кукла сломалась. Больше не работает так, как нужно. Не отзывается. Не приносит прежнего наслаждения. Пора избавляться.

Я сухая. Там. Абсолютно. И даже его одержимый напор не пробуждает внутри ничего похожего на возбуждение. Впервые тело действует заодно с моим разумом. Не предает, лишает врага вкуса очередной победы. Бунтует.

Марат поглаживает меня. Нежнее. Пробует нажимать на уже знакомые точки, однако не достигает результата, которого жаждет.

— Конечно, — выдаю с горечью. — Будешь касаться, а потом убьешь. Сколько ты нам оставил? День? Ночь?

Глаза щиплет. Противное и мерзкое чувство, унизительное. Опять слезы стекают по щекам, разъедая кожу.

А хуже всего мое дурацкое «нам». Поняла же, что нас нет и не могло быть, не в этой реальности так точно. За какие еще надежды продолжаю цепляться? Зачем? В пепел нужно сжечь и растереть, вычеркнуть из мыслей, позабыть глупые и наивные мечты, оставить иллюзии в прошлом.

— Просто скажи мне, когда… — запинаюсь, давлюсь беззвучными рыданиями, едва возвращаю контроль. — Когда ты покончишь с этим?

Марат смотрит на меня. В упор. Долго. Во тьме его черные глаза выглядят гораздо опаснее, чем при свете дня. Горят бешено и дико.

Что он сделает сейчас? Изнасилует меня? До крови порвет, раз смазки нет? Каким окажется его следующий шаг? Какого наказания мне ожидать?

Зверь вдруг отпускает жертву. Порывисто разрывает всякий контакт, перекатывается на бок.

Мое тело обдает холод. Жидкий лед струится по жилам, пронизывает вены, заполняет каждую клетку.

Без него… хуже?

Злая ирония.

Я нервно усмехаюсь, но осознать ничего толком не успеваю, разобраться в собственных ощущениях не представляется возможным, поскольку в следующую секунду Марат опять захватывает мое личное пространство. Утыкается лбом между ключицами, царапает мою кожу жесткой щетиной, вызывая волну мелкой дрожи. Больше нигде не прикасается, не душит своей мощью и тяжестью, не порабощает мрачной аурой.

Между бедер разливается влага. От одного этого жеста, переполненного щемящей нежностью.

Сдвигаю ноги плотнее, очень надеюсь скрыть свое преступление. Не хочу, чтобы он понял, чтобы узнал, будто как прежде обладает безграничной властью.

Я не дам ему никаких преимуществ. Я не сдамся. Я буду бороться до самого конца, и даже если мой мучитель разгадает постыдный секрет, никаких добровольных утех все равно не получит. Решил убить меня? Пускай убивает.

Я уже не рабыня. Я смертница, отданная в уплату чужого долга. Вот и настал черед вершить жуткое и кровавое правосудие.

— Была бы ты девочкой, — глухо шепчет Марат, опаляет жарким дыханием горло, губами по шее проводит, пульс в капкан ловит.

— Ч-что? — голос срывается. — Ты о чем?

Молчит. Отстраняется, укладывается рядом, опираясь на согнутую в локте руку, пряди моих волос перебирает.

— Марат, — выдаю неожиданно хрипло. — Я не… не понимаю. Объясни, пожалуйста, о чем ты говоришь.

— Кто станет сражаться за порченный плод? — спрашивает холодно.

Но это не вопрос. Это утверждение. Вердикт, который не подлежит обжалованию. Твердое намерение. Грядущий приговор.

Все кончено.

Я досталась ему порченной. Порочной. Испорченной. Запятнанной другими мужчинами. Пусть даже весь мой сексуальный опыт был получен именно в серьезных отношениях с моими парнями, это ничего не меняет. Я не девственница. Я не «чистая» девушка. В его представлении, по его безумным меркам. Я грязная шлюха. Падшая и пропащая. Я смела сосать член другим мужчинам. Я ложилась под других. Вот в чем моя вина.

А будь я… «чистой»? Я бы жила? Он бы боролся тогда? Послал отца к черту? Послал бы своих братьев и чокнутую родню? Бросил бы им вызов? Рисковал?

— Выходит, я не достойна, — закусываю губу до крови, сама того не замечаю, просто вкус крови ощущаю и еще сильнее завожусь. — Не достойна твоей борьбы?

Олег ранил меня куда меньше. Те идиотские обвинения в том, как мало я сопротивлялась и как легко и быстро сдалась мужику, который раза в три больше и скрутит кого угодно без лишних вопросов, звучали чересчур абсурдно. Шокировали, унижали, оскорбляли, но не рвали душу как куски, не раздирали в клочья.

А тут… я не девственница. Могла бы выжить, будь невинной и непорочной. Могла бы получить шанс, сохранив тело для единственного достойного мужчины. Могла бы. Но теперь ничего не поменять.