Воробей, сидевший под крестом, несколько раз несмело чирикнул и его неожиданный голос словно разбудил Галину. Она медленно подняла голову и встала на колени. Надо было уходить. Не поднимаясь с коленей, она вырвала метелки полыни, аккуратно сложила их кучкой, поправила кирпичики дерна и тихо закрыла не скрипнувшие на этот раз воротца.
— Прости меня, Алексей. — Не только попрощаться приходила она сюда, но и прошептать эти слова. Повиниться, что в горе не смогла остаться чистой и твердой до конца. Перед людьми она виниться не хотела.
Поднимаясь на горку, Галина все оглядывалась на кладбище, на голую березку, на синюю оградку, на памятник в ней, оглядывалась, чтобы еще раз увидеть и запомнить.
Из Оконешникова она уехала незамеченной, в автобус села не на остановке, а далеко за селом. Автобус был старый, скрипучий, весь забрызганный грязью, и тихонько, как серый жучок, полз по дороге, расхлестанной лесовозами.
Развернув широкие плечи, чуть прищуриваясь, поблескивая тщательно начищенными сапогами, шел по улице почти строевым шагом участковый Григорьев.
Если он оказывался возле магазина, то всегда заходил туда и покупал пачку дорогих сигарет, и каждый раз думал, что при его не ахти какой зарплате это настоящая роскошь. Но привычка укоренилась основательно, и он только поругивал себя, открывая хрустящую пачку.
Очередь в магазине подалась назад, сжалась, как пружина, и освободила ему место у прилавка. Продавщица привычно подала ему пачку сигарет. Провожаемый любопытными взглядами, твердо ставя ноги в блестящих хромовых сапогах, Григорьев вышел из магазина и слышал, как за спиной прокатились шепотки — новость от бабки Шаповалихи все уже получили.
— Выселять, наверно, пошел.
— Да нет, рано, говорят, документы сначала надо собрать.
— А важный-то, важный, прямо генерал.
— Ты его видала?
— Кого?
— Генерала-то.
— А как же. По телевизору частенько показывают. Прямо вылитый генерал.
«Прямо вылитый генерал. — Григорьев усмехнулся и распечатал пачку. — До генерала мне, тетка, як до Киева рачки.»
Он был человек трезвый и на все, в том числе и на себя, смотрел трезво. Давно заметил: что другим дается играючи, ему приходится брать терпением и упорством. В школе милиции с курса на курс он забирался, как на высокую гору, но зато уж ставил ноги так твердо, словно припаивал, — не соскользнут. Точно так же и работал. А что в работе участкового главное? Главное, чтобы на вверенном ему участке был порядок. Пока же этого порядка не было. Дальше так продолжаться не могло. И Григорьев, долго не раздумывая, решил: деревню, как муку, надо очистить от отрубей. Он не понимал, да и не хотел понимать сомнений Карпова, ему все было ясно. Одних — в ЛТП, других выселить, тогда, глядишь, и показатели будут другими. За показатели Григорьев сильно переживал. Ну, ничего, он их вытянет, обязательно вытянет.
В своей жизни и в недолгой милицейской службе он не раз убеждался — если слова до людей не доходят, значит, они не нужны. Вот нынешней весной пришлось ему задерживать городских браконьеров, которые ряжевой сетью перетянули протоку, а потом напились и, грозя ружьем, не давали никому проплыть мимо на лодке. Григорьев выскочил на берег с голыми руками, приказал, чтобы вытащили сеть и сдали ружье. Один из мужиков смерил его мутным взглядом, неторопливо поднял с земли двустволку и зловеще предупредил:
— Тихо, рыбу напугаешь.
И Григорьев знал — словами такого не проймешь. Может, кто другой и пронял бы, но он таких слов не имел. Резко качнулся, забирая влево, потом вправо и с места вытянулся в прыжке. Щеку опалило порохом, Григорьев инстинктивно дернул головой и с наслаждением, освобождая себя от запертой внутри злости, несколько раз, со страшной силой, впечатал свои кулаки в мужика. Тот судорожно икнул и послушно свалился на землю, лежал и разевал рот. Остальные браконьеры, когда Григорьев поднял ружье, сделали все, о чем он просил их раньше. Хотя теперь он не сказал, ни слова.
Так раздумывал участковый, сворачивая с центральной улицы и приступая к выполнению задуманной им задачи. Для начала, решил он, нужно коллективное письмо от жителей, чем больше подписей, тем лучше. Как говорят теперь — сигнал. А дальше уже дело техники. За помощью Григорьев решил обратиться к Ерофееву. Мужик видный, ответственный, тут уж никуда не попрешь. В любое дело, которое ему поручали, Иван Иваныч вносил степенность и уважительность к самому себе.