Жестокий спрос

Жена директора еще удивленней и выше вскинула тонкие брови, усмехнулась, криво так усмехнулась, и ее красивое лицо от этой усмешки словно огрубело. Николай все-таки заглянул ей в глаза. Они были бесстрастными и холодными, они Николая не видели, не замечали, для этих глаз он не существовал, как будто его вообще не было в мире, как будто он не ходил по земле.

— Я не обязана перед вами отчитываться, — сказала жена директора и опустила удивленно вскинутые брови. — Кто вы такой? И что за идиотский вопрос?

Николай же свой вопрос идиотским не считал, хотел все понять и уяснить до конца. Он потащил жену директора в универмаг.

Неужели он такой, что его можно не замечать и водить за нос, как вздумается? Что же получается? — хотел спросить Николай у жены директора и у продавцов. Спокойно хотел спросить, но вспыхнула ярость, обдала жаром и в универмаге, увидев все те же, без чувств, глаза продавцов, увидев, что и они его не замечают, сорвался на крик и ругань.

Все закончилось тем, что вызвали милицию и Николая посадили на пятнадцать суток. За хулиганство. Когда его забирали, он не протестовал, не ругался, не доказывал, что трезвый, хотя продавцы хором обзывали его алкашом, он разом сник и растерялся. Неожиданно открыл и наглядно убедился, что есть люди, для которых он не существует. Это открытие и придавило его. А когда придавило, Николаю все стало безразличным. Пусто и равнодушно, будто весь мир засыпало серым пеплом. Он послушно сдался милиционерам, послушно вышел из универмага и сел в воронок.

Рано утром основательно замерзших бедолаг — в милиции уже какой год не могли наладить отопление — поднял дежурный сержант. Сержант был совсем молодой, недавно вернувшийся из армии, где он два года выполнял команды, теперь же право командовать он получил сам и пользовался им с нескрываемым удовольствием. Построил злых и невыспавшихся мужиков в темном коридоре, прищурив глаз, покачивая головой, критически оглядел.

— Граждане указники, вид у вас не парадный. А учреждение, где вы находитесь, не пивнушка. Десять минут на туалет, и быть готовыми к работе. Действуйте.

Когда мужики привели себя кое-как в божеский вид и снова построились в коридоре, он отсчитал четырех человек, в том числе и Николая, и велел следовать за ним.

Мороз придавил землю. В нынешнем году он был ранний и злой, свалился внезапно, вместе с первым снегом, и свирепствовал без удержу. Густая, молочная изморозь висела над райцентром. Скрип шагов подолгу слышался в застоявшемся, тугом воздухе. Хорошо, что Николай возвращался с работы в своей обычной форме: валенки, ватные штаны, старый, замасленный полушубок. Три его спутника, местные ханыги, неуловимо похожие друг на друга испитыми, унылыми лицами, одеты были не по сезону, кто во что, и неслись вприпрыжку, то и дело обгоняя сержанта. Властным окриком сержант возвращал их назад и вышагивал по-прежнему неторопливо, с достоинством. Сдвигал на одно ухо шапку, а другое отогревал рукой в перчатке. Развязывать тесемки и опускать клапана он, видимо, считал ниже своего достоинства.

Пришли в поссовет. Заместитель председателя, молодой парень, сосед Николая, увидел его в коридоре рядом с тремя ханыгами и сержантом, удивленно вытянул лицо, но тут же понимающе закивал головой и махнул рукой — вспомнил, наверняка знал, что случилось в универмаге. Отозвал в сторону сержанта, что-то ему сказал и ушел в кабинет.

— Граждане указники! Значит, задача такая, — четко и раздельно ставя слова, заговорил сержант. — Умер одинокий старик, хоронить его некому. Требуется выкопать могилу, ну и все остальное — по-человечески. Ясно? Действуйте.

Здесь же, в поссовете, взяли ломы, кирку, лопаты и отправились на кладбище. Улицы и переулки райцентра потихоньку оживали — народ спешил на работу. Николай подумал, что его могут увидеть знакомые, могут даже спросить — за что, мол, но подумал вяло, ничуть не волнуясь. То, что произошло вчера в универмаге, словно вышибло все мысли, и вместо них осталась лишь одна унылая серость.

Место для могилы отвели в самом дальнем конце кладбища, под старой, корявой сосной. Пока добирались по сугробам, ханыги совсем окоченели, и самый старший из них, отличавшийся тем, что у него сквозь щетину розовела недавняя царапина, выбивая зубами чечетку, ругался:

— Чче, он, ссука, подождать не ммог… Ддо весны… Ттеперь горбаться ттут на ннего…

— Давай пошевеливайся! Труд согревает человека! Действуйте, граждане указники! — покрикивал сержант, который упорно не хотел развязывать тесемки и опускать клапана у шапки, уши у него были малиновыми.