Жестокое и странное

– Когда ты куда-нибудь едешь по делам Бюро, думаю, тебе приходится заниматься тем же, чем и мне, когда я в служебной поездке. Ты отчитываешься за расходы и сохраняешь все квитанции. Если ты часто разъезжаешь по службе, то собираешь квитанции сразу за несколько поездок, чтобы избежать бумажной волокиты. И все эти квитанции у тебя где-то лежат.

– Все это превосходно объясняет наличие квитанций, – согласился Уэсли. – Возможно, кому-то из тюремного персонала понадобилось съездить в Питерсбург. Но как квитанции оказались в заднем кармане Уоддела?

Я вспомнила про просьбу Уоддела о захоронении содержимого конверта вместе с ним. Потом мне неожиданно пришла в голову одна, казалось бы, непримечательная деталь. В день казни Уодделу была разрешена двухчасовая встреча с матерью.

– Бентон, а ты разговаривал с матерью Ронни Уоддела?

– Несколько дней назад Пит был у нее в Суффолке.

Она не очень-то расположена беседовать с нем-то вроде нас. В ее глазах именно мы отправили ее сына на электрический стул.

– Значит, она не поделилась ничем по поводу своих впечатлений от беседы с сыном в тот день.

– Из ее слов можно лишь сделать вывод о том, что он был каким-то пришибленным и испуганным. Хотя вот один интересный момент. Пит поинтересовался, куда делись личные вещи Уоддела. Она сказала, что ей отдали его часы и кольцо, объяснив, что он пожертвовал свои книги, стихи и прочее Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения.

– У нее это не вызвало недоумения? – спросила я.

– Нет. Похоже, она считала, что Уоддел вполне мог так поступить.

– Почему?

– Она не умеет ни читать, ни писать. А главное – ее обманули, так же как и нас, когда Вэндер пытался добраться до личных вещей Уоддела в надежде снять с них отпечатки его пальцев. И, скорее всего, эта ложь исходит от Донахью.

– Уодделу было что-то известно, – сказала я. – И Донахью стремился заполучить каждую записочку, которую тот писал, каждое адресованное ему письмо, потому что, должно быть, Уоддел знал нечто такое, что определенные люди хотели сохранить в тайне.

Уэсли сначала не ответил.

Потом он спросил:

– Как, ты говоришь, назывался одеколон Стивенса?

– "Ред".

– И ты уверена, что почувствовала тот же запах на воротнике и шарфике Сьюзан?

– Я бы не стала это утверждать в суде под присягой, но этот запах довольно запоминающийся.

– Думаю, пора нам с Питом немножко побеседовать с твоим администратором, чтобы предоставить ему шанс покаяться.

– Хорошо. Мне кажется, я могла бы помочь создать ему соответствующий настрой, если ты дашь мне время завтра до полудня.

– Что ты собираешься предпринять?

– Попробую потрепать ему нервы, – ответила я.

* * *

Тем же вечером я сидела и работала за столом на кухне, когда услышала, как Люси въехала на машине в гараж. Я пошла ее встретить. На ней был синий тренировочный костюм, одна из моих лыжных курток, в руках – спортивная сумка.

– Я такая грязная, – сказала она, пытаясь ускользнуть из моих объятий, однако я уже почувствовала, что ее волосы пахнут порохом. Глянув на ее руки, можно было не сомневаться, что некоторое время назад она держала оружие.

– Ого, – воскликнула я ей вслед. – Где он?

– Где кто? – невинным тоном откликнулась она.

– Пистолет.

Она нехотя вытащила из кармана куртки мой «смит-вессон».

– Я и не знала, что у тебя есть разрешение на тайное ношение оружия, – сказала я, забирая у нее револьвер и проверяя, разряжен ли он.

– Оно мне и не нужно, если я тайно ношу его в своем доме. А до этого он лежал у меня на виду на сиденье машины.

– Все это замечательно, только мне это не нравится, – тихо сказала я. – Рассказывай.

Она молча проследовала за мной на кухню, и мы сели.

– Ты сказала, что едешь в «Уэствуд» поразмяться, – начала я.

– Я помню, что сказала.

– Где ты была, Люси?

– На полигоне Мидлосиэн-Тернпайк. Это крытое стрельбище.

– Я знаю, что это такое. И в который раз ты уже туда ездишь?

– В четвертый.

Она смотрела мне прямо в глаза.

– О Господи, Люси.

– А что же мне делать? Пит меня больше с собой не берет.

– Лейтенант Марино сейчас очень и очень занят, – ответила я, и это прозвучало так многозначительно, что мне самой стало не по себе. – Ведь ты же знаешь, в чем дело, – добавила я.

– Да, конечно. Сейчас он не может приехать. А если он не может приехать к тебе, значит, он не может приехать и ко мне. Он где-то ищет убийцу-маньяка, который расправляется с такими людьми, как лаборантка из твоего морга и начальник тюрьмы. Хорошо хоть, что Пит может постоять за себя. А я? Мне всего лишь один-единственный раз показали, как надо стрелять. Премного благодарна. Это все равно что разок позаниматься теннисом, а потом сразу принимать участие в Уимблдоне.

– Ты переоцениваешь свои беды.

– Нет. Это ты их недооцениваешь.

– Люси...

– Интересно, что ты скажешь, если я признаюсь тебе, что всякий раз, приезжая к тебе, я никак не могу забыть ту ночь?

Я знала, какую ночь она имеет в виду, хотя многие годы мы старались делать вид, что ничего не случилось.

– Мне было бы неприятно знать, что у тебя со мной связано что-то нехорошее, – ответила я.

– Что-то? Что-то нехорошее?