Жестокое милосердие

Я и рада была бы представить себе, что еду одна, но не получается. Он все время маячит впереди, сильный, властный, сердитый. Я старательно отворачиваюсь, но взгляд все равно то и дело упирается в его широкую спину.

Любовница… Это слово уже кажется мне живым существом. Оно что-то нашептывает мне, смеется и дразнит. Я могу вынести многое, но подобное притворство обещает потребовать всех моих сил без остатка. Даже не вполне уверена, что справлюсь, однако знаю: придется. А уж вообразить, что я стану подобным образом лицедействовать на глазах у доброй половины бретонских вельмож! Да это просто смешно! Вот бы нас прямо сейчас отчаянным галопом нагнал вестник из монастыря и объявил, задыхаясь, что со мной сыграли жестокую шутку и на самом деле вместо меня с Дювалем поедет Аннит…

Увы, все, что я слышу, это шепот моросящего дождя. Небесная влага сеется на лесной перегной, орошает поскрипывающие седла, глушит позвякивание сбруи.

Ближе к вечеру мы въезжаем в небольшой лесок. Здесь настоящая чащоба, и мы не подгоняем коней, предоставляя им самим выбирать путь среди веток и колючих кустов. Под сенью густой листвы становится по-настоящему холодно. Я плотнее запахиваюсь в плащ, но и он не греет.

Потом до меня доходит, что дело вовсе не в холоде.

Я чувствую близость смерти.

Ощущаю ее, можно сказать, костями. Примерно так же, как иной старый моряк прислушивается к больным суставам и безошибочно предсказывает шторм.

— Что такое? — нарушает лесную тишину голос Дюваля. Оказывается, мое состояние от него не укрылось. — Ты что-то услышала?

— Нет, — отвечаю я. — Просто неподалеку лежит кто-то мертвый.

Его брови удивленно взлетают. Он останавливает коня:

— Мертвый?.. Кто? Мужчина, женщина?

Я пожимаю плечами. Ощущение мне внове, и я при всем желании не могу сказать ничего определенного.

— Не знаю. Может быть, даже олень.

— Где хоть?

— Вон там.

Я указываю в сторону от дороги, туда, где виднеется небольшая прогалина.

Кивнув, Дюваль поворачивает коня и жестом велит мне вести. Удивившись тому, насколько серьезно он отнесся к моему смутному предчувствию, я выезжаю вперед и позволяю своему чувству смерти направлять нас обоих.

Деревья здесь стоят плотнее, тонкие ветви раскачиваются наверху, точно перистые опахала. Мы проезжаем древний менгир; камень весь оброс мхом и лишайником. Присутствие Смерти ощущается все сильнее… Свежая могила неплохо укрыта сухими ветками и разбросанной листвой, но я отыскала бы ее даже с завязанными глазами.

— Мартел, — объявляю я. — Сюда его привезли люди Крунара.

Я совершенно уверена в том, что именно здесь он погребен.

Вынимаю ногу из стремени, но Дюваль уже спешился, тянет руки навстречу. Он берет меня за талию. Я едва не ахаю от изумления — тепло мужских ладоней легко просачивается сквозь его перчатки и всю мою одежду, умудряясь даже прогнать некоторую часть холода, навеянного Смертью. Он снимает меня с лошади, и, как только мои ноги касаются земли, я отстраняюсь. Я только что испытала едва ли не самое интимное прикосновение за всю свою жизнь, но переживать по этому поводу некогда.

Подхожу к могиле вплотную. Дюваль следует за мной и смотрит на потревоженную землю. Взгляд у него такой, словно он надеется, что секреты Мартела просочатся к нему из могилы. Он вдруг произносит:

— Бывалые вояки утверждают, что душа павшего еще трое суток не покидает поля битвы. Это так?

— Да, — отвечаю я.

У меня уже зародился план, как хотя бы частично восполнить ущерб, который я, по мнению Дюваля, нанесла его деятельности.

— Вот бы ты умела разговаривать с душами мертвых…

Я резко вскидываю глаза. Он что, мысли мои подслушал?

Дюваль удивленно смотрит на меня, потом говорит:

— А ведь ты и в самом деле умеешь.

Можно подумать, это у меня на лбу написано! Крупными буквами!

Кажется, он видит меня насквозь, и это мне не очень-то нравится, но желание испытать в деле недавно приобретенное искусство, а заодно и доказать ему, что не такая уж я соплячка, все пересиливает.

— Умею, — говорю я.

— А дух Мартела вызвать можешь?

Именно это я и собиралась ему предложить, но все-таки спрашиваю:

— Ты готов тащить на допрос даже отлетевшие души?

К его чести, он немного смущается:

— Я не имею в виду неуважение к усопшим или нарушение твоих обетов. Но если я действительно собираюсь выручить нашу герцогиню, то ни единым средством не могу пренебречь.

Средства. Души умерших. И я.

— Попытаюсь, — говорю я. — Только он мертв уже сутки с лишним, а я больше привыкла иметь дело с только что исторгнутыми душами.

— В любом случае спасибо!

Его лицо озаряется благодарностью и меняется самым удивительным образом. Суровые черты смягчаются, он даже выглядит намного моложе, чем мне казалось вначале. Дюваль отходит в сторонку, а я преклоняю колени и опускаю голову.