Жестокое милосердие

— Однако его что-то нет рядом с вами, — говорит он. — Зато, хотя вы, вероятно, этого не замечаете, у вас за спиной уже собралась стайка юных беспутников. Если хотите, я вам покажу, к кому стоило бы держаться поближе, когда Дюваля отрывают от вас дела.

Я продолжаю разыгрывать скромницу и придумываю новое возражение, но он подходит ближе — как по мне, слишком близко — и ладонью закрывает мой рот. Такая смелость попросту лишает меня дара речи, он же говорит:

— Не говорите «нет», дружочек. Я лишь прошу вас подумать на сей счет и со своей стороны обещаю — вы не прогадаете. Жизнь при дворе — удовольствие не из дешевых, и женщине всегда следует заботиться о завтрашнем дне. Никто ведь не знает, долго ли Дюваль будет к вам благосклонен.

Я отталкиваю его руку:

— О чем это вы?

— О том, что рано или поздно всем станет известно, как матушка Дюваля плетет интриги с целью посадить своего сына вместо Анны на трон, и вы окажетесь парией при дворе. Вот тогда-то, полагаю, вы отставите гордость и рады будете принять мою дружбу.

И он движется прочь, как змея, уползающая под колоду. Я стою столбом, тяжело дыша, не в силах прийти в себя от услышанного.

Дюваль и его семейство замышляют измену!

ГЛАВА 23

Ночью я никак не могу уснуть. Кручусь и верчусь, без конца пережевывая услышанное про Дюваля. Всего неделю назад я бы, наоборот, прыгала от радости — вот оно, доказательство измены, которое побудило бы моего Бога указать на него перстом: действуй! Но сегодня — сегодня успех мне не в радость. Все твержу себе: причина в том, что герцогиня всецело доверяет ему и считает самым верным союзником… но в душе понимаю: это неправда. Причина моего смятения — сам Дюваль, и мне больно оттого, что в моем сердце оказалось так мало твердости.

Вот со стороны двери долетает едва слышный щелчок, и я замираю. Даже еще не успела решить, стоит ли предъявлять Дювалю услышанное от Жизора. Я разрываюсь между желанием тотчас вскочить и выложить ему все, что думаю о его лживости и двуличии, и желанием спрятаться со стыда за то, что меня оказалось так легко провести. В итоге я не делаю ни того ни другого: натягиваю одеяло до подбородка и закрываю глаза в надежде, что он сочтет меня спящей. Усилием воли я замедляю ритм сердца, мое дыхание становится глубоким и ровным.

Однако все усилия идут насмарку — в потемках раздается приглушенное ругательство:

— Разрази меня бог, чем это ты загромоздила проход к окошку?

Впрочем, он бранится сквозь смех, и это окончательно сбивает меня с толку.

— Что?.. — Ничего не понимая, я сажусь в кровати и откидываю волосы с лица. — А-а… это клетка с Вэнтс. Отодвинь ее в сторонку.

— Уже отодвинул, — ворчит он. — Ушибленной ногой! — Он привычно садится в кресло и смотрит на меня. — Во имя всего святого, что это еще за Вэнтс и почему ее в клетке надо держать?

В комнате царит не то чтобы непроглядная темнота. Я обхватываю руками колени и пытаюсь всмотреться в его лицо, но оно скрыто в глубокой тени.

— Это ворона, которую прислала мне настоятельница. Так мы держим связь.

— Ну и что новенького она пишет? Дала какие-нибудь поручения, о которых мне следует знать?

В его голосе звучит забота, или мне только кажется?

— Почему ты спрашиваешь, господин мой? Уж не боишься ли, что она прослышала о заговоре твоей матери с целью посадить сына на трон?

Он вскидывает голову, и я всей кожей ощущаю пристальный взгляд. Его молчание — для меня лучшее доказательство вины.

— Когда ты собирался мне рассказать? Или… неужели надеялся, что я так и не узнаю?

— Нет, — говорит он. — Я понимал, что рано или поздно узнаешь. И надеялся, что, узнав, спросишь меня об этом.

— Вот я и спрашиваю!

Он откидывается в кресле, упираясь затылком в подголовник. Когда начинает говорить, в голосе звучит запредельная усталость:

— Моя мать вбила себе в голову, что Бретани необходима не герцогиня, а герцог. Она не верит, что Анна способна все урегулировать и с Францией, и с баронами, и опасается, что герцогство в итоге достанется кому-то из них. Ей кажется, что на престол должен взойти сын покойного герцога, пусть даже и незаконный.

Что ж, истории известны герцоги-бастарды, но это было давно. Я спрашиваю:

— Но почему Франсуа, а не ты?

— А сама не догадываешься?

— Догадываюсь, но хочу услышать от тебя.

— Потому, — произносит он, чеканя каждое слово, — что я отказался.

— Так вот из-за чего вы с ней так жестоко поссорились!

Он вздыхает и проводит рукой по волосам:

— Вот именно.

— Но почему же ты мне не сказал?

— И не подписал смертный приговор им обоим? Наверное, я не такой хладнокровный поборник справедливости, как ты и твой монастырь. Я не смел говорить, пока до конца не понял, что именно тебе поручили и как ты намерена действовать. — Он некоторое время молчит, потом вдруг спрашивает: — Так твой Бог уже пометил их для казни?

— Нет, — говорю я. — По крайней мере, я на них меток не видела.

У него вырывается долгий медленный вздох:

— Тогда как ты проведала об их планах?