Жестокое милосердие

И все же во время той, первой, встречи Томаш Смаржевский оставил о себе какое-то двойственное впечатление. Вроде бы чувствовалось, что перед тобой случайно забившийся в эту глушь по-настоящему образованный интеллигент (в последние годы он преподавал польский язык в местной школе), искренне ненавидящий фашистов. В то же время этот патриот уходил от серьезного разговора, в самые ответственные минуты не говоря ни «да» ни «нет», стараясь избегать каких-либо обязательств относительно связи с отрядом.

Таких людей Беркут презирал. Когда речь шла о борьбе с врагом, он не признавал никакой неопределенности. Вот и в этом случае он хотел знать, кто перед ним. Знать, что если этот человек и не борется с врагом, то по крайней мере хотя бы внутренне готов к сопротивлению.

Надежного места для базы в окрестностях этого села он тогда тоже не нашел и отбыл расстроенным. Но прошло несколько дней, и ему вдруг начал вспоминаться склон долины, на котором стояла усадьба Смаржевского, его окруженная вековыми соснами и молодым сосняком хата; озаренная солнцем поляна в лесу, в ста метрах от усадьбы… Андрею не раз приходилось бывать в сосновых лесах, но он мог поклясться, что нигде и никогда не дышал таким ароматным пьянящим воздухом, не ощущал такой сосновой сухости его. И через месяц, когда во время очередной разведки Мазовецкий серьезно простудился, Андрей решил, что лучшего курорта, чем «охотничий замок» пана Смаржевского, им не найти.

В то время у них был трофейный чешский грузовичок, который они прятали в специальном укрытии. Крамарчук в форме унтер-офицера сел за руль, Мазовецкий в форме обер-лейтенанта — рядом, в кабину. А «лейтенант» Беркут вместе с «полицаем» Иваном Коларом — в кузов. Ясное дело, к «замку» Смаржевского они подъехали открыто. Как визитеры из Подольска.

Три дня гостили они тогда у пана Смаржевского. Однажды за столом с ними сидел даже староста, проникшийся после этого большим уважением к Смаржевскому, сумевшему завести дружбу с немецкими офицерами, приехавшими из самого Берлина. И вот тогда, во время одного из ночных разговоров, Беркут, как бы между прочим, вспомнил о польском капитане Залевском и его патриотической группе из поляков, с которой судьба свела его летом 41-го. Сначала Смаржевский вроде бы не проявил к этому сообщению никакого интереса, но потом все же попросил подробнее рассказать и о своих соотечественниках, об их борьбе, о том, как он, Беркут, познакомился с ними.

Только под утро лейтенант понял, что таким образом Смаржевский проверял его, действительно ли он был связан с группой Залевского, или же пересказывает услышанное от кого-то другого. К счастью, нашлось несколько подробностей, которые убедили его, поэтому он признался, что с самого начала не доверял ни ему, ни Мазовецкому. Оказалось, он слышал, как во дворе, в его отсутствие, они говорили между собой по-немецки. И решил, что имеет дело с агентами гестапо.

Ну а что касается группы Залевского, то, как выяснилось, Смаржевский был связан с ней, а его дом даже служил когда-то майору Поморскому запасной явкой. Но настоящее доверие к Смаржевскому появилось у Беркута лишь тогда, когда тот сообщил, что недалеко от дома есть хорошо замаскированная пещера, которую польский разведчик превратил в одну из своих «полевых» баз. И еще он сказал, что слышал, будто капитан Залевский был связан с одним русским офицером по фамилии Беркут, чудом спасшимся из замурованного дота.

— Но и я ведь тоже не лейтенант Кранге, как написано в моих немецких бумагах, — сдержанно улыбнулся Андрей.

— Я это понял. Вы хотите сказать?…

— … Что перед вами и есть тот самый Беркут. Он же бывший комендант дота номер 120, замурованного фашистами в июле сорок первого, после долгих и безуспешных попыток взять его штурмом или вынудить гарнизон сдаться. А чтобы у вас не оставалось ни капли сомнения, могу со всеми подробностями поведать, как именно погиб майор Поморский. Вы ведь, наверное, слышали, что в последней своей операции он был вместе со мной?

— Слышал, но подробностей не знаю. А хотелось бы знать. Только теперь уже не воспринимайте это как проверку.

Если после той встречи Беркут ни разу не воспользовался ни домом Смаржевского, ни пещерой, возле которой побывал вместе с Мазовецким и хозяином дома, то лишь потому, что не представлялось случая. И не заставляла крайняя нужда. Да и лагерь отряда располагался довольно далеко от «замка». Но сейчас Андрею казалось, что сам Бог расщедрился тогда и на встречу с поляком, и на этот, казавшийся таким гостеприимно родным, дом.

— Кто там? — тихо спросили за дверью, и по голосу Громов сразу же узнал Смаржевского.

— Беркут, пан Смаржевский. Лейтенант Беркут. Откройте, если не хотите, чтобы я ночевал у вас под дверью.

— Матка боска! — послышалось в ответ. — Ты не можешь быть Беркутом.

— Перекреститесь и сплюньте через плечо. Но все-таки откройте.

— Но ведь Владислав сказал, что ты погиб.