Жестокое время Тюдоров

О смерти думать было страшно. То есть не о самой смерти, а обо всём, что будет ей предшествовать. Она с ужасом представляла палача с топором. А вдруг он будет недостаточно умел? Такое уже было. Во времена старого короля Генриха не повезло обречённой на казнь леди Солсбери – неумелый палач гонялся за ней вокруг плахи, нанося удар за ударом, куда придётся, пока не искромсал её всю. Ужас! А когда на Тауэрском холме казнили Кромвеля, он не сопротивлялся. Однако бедняга получил несколько жестоких ударов, прежде чем распростился с жизнью. Джейн содрогалась, думая о таком, и с ещё большей горячностью проклинала своего свёкра. А отец? Он был так по-глупому счастлив, когда его дочь провозгласили королевой Англии. Жив ли он? Этого Джейн не знала. До неё не доходили никакие вести из мира, оставшегося за стенами этой страшной крепости.

Одно было хорошо – её перестали допрашивать. И это давало хоть какое-то облегчение. Джейн уже знала, где казнят королев из рода Тюдоров – на лужайке Тауэр-Грин, напротив церкви Святого Петра-в-оковах. Там возводили эшафот, на котором простились с головой и мятежная королева Анна Болейн, и юная легкомысленная Кэтрин Говард. Обе вели себя достойно в момент казни. И это обязывало её, Джейн, тоже взять себя в руки. Ведь её бабкой была прекрасная Мария Тюдор, смелая и готовая на всё ради своей любви. Но как же трудно держать себя в руках, даже только думая о том, что её ждёт!

Время шло, но ничего не менялось в жизни узницы Тауэра. Пришла осень с её холодами и ветрами, особенно жутко завывающими в этих страшных стенах. Зарядили дожди. Стало сыро и холодно, согреться можно было только у самого очага. Двадцатого октября Джейн исполнилось шестнадцать лет. Никто не вспомнил об этом празднике. И она отметила его в душе своей, где единственным гостем был Роберт, о котором она очень тосковала. А, улёгшись в постель, проплакала полночи, но слёзы были тихими. Она почти смирилась с неизбежным. Потом наступила зима. В воздухе закружились первые снежинки. Где-то там, за толстыми стенами крепости-тюрьмы люди отпраздновали Рождество. Наступил новый 1554-й год, обещающий так много для тех, кто остаётся жить, и последний год для неё, обречённой на смерть безжалостными людьми.

Страшный день настал в начале февраля, когда остались позади месяцы томительного заключения в полной изоляции от мира. Вечером хмурого и ветреного февральского дня, когда даже солнце не нашло возможным появиться над Тауэром, к узнице заглянул лорд-смотритель и сообщил, что суд признал её виновной в государственной измене и узурпировании власти. Казнь состоится завтра, и леди следует быть готовой. Фрейлины зарыдали, служанка упала на колени и прижалась лицом к руке госпожи. Сама же Джейн была спокойна и холодна.

– Благодарю вас, милорд, – тихо сказала она, – я буду готова.

Лорд-смотритель содрогнулся в душе, увидев это ледяное спокойствие. Его вторая дочь была такого же возраста, как и эта несчастная леди. И мужчине стало страшно. «Господи, какие вещи допускаешь ты на нашей многострадальной земле, – подумал он. – Казнить отсечением головы детей, как можно стерпеть такое!».

Свою последнюю в жизни ночь Джейн Грей, леди Дадли, в течение девяти дней бывшая королевой Англии, провела без сна. Она думала о своей жизни, такой короткой и такой несчастливой. Вспоминала всё лучшее из детства, из тех минут, что провела рядом с любимым Робертом. Больно и одновременно сладко было вспоминать часы, проведённые в страстной любви с ним. «Роберт, Роберт, – беззвучно шептали её губы, – ты вспоминай меня хоть иногда. Мне будет легче лечь на плаху, если я буду знать, что ты меня любишь. Ведь любишь, милый? Я верю, что любишь, и это даёт мне силы».

Бывшие с ней в заключении женщины спали тревожным сном. Завтра, когда для неё всё закончится, то, что пережито здесь останется для них лишь мрачным воспоминанием. Пройдёт время, и они забудут эти страшные дни. Для неё же всё будет закончено уже завтра. Джейн потихоньку встала и подошла к бойнице окна. Увидела тонкий серпик нарастающей луны и обрадовалась, как ребёнок, получивший подарок. Подумалось, что это Господь посылает ей своё утешение. Он примет её в свои объятия, и никогда уже никто из людей не сможет причинить ей зла. Никогда! Слёзы потекли по исхудавшему лицу. Джейн вытерла их и вернулась в постель.

Утром, когда стража пришла, чтобы сопроводить узницу к месту казни, она была полностью готова. На неё надели её лучшее платье – тёмно-синее с золотой каймой по подолу и рукавам. Воротник платья пришлось срезать, чтобы не мешал работе палача. Роскошные волосы с золотым отливом подняли наверх и закрепили украшенными жемчугом заколками. Оголившаяся шея была трогательно тоненькой, почти детской. Идя к месту казни, Джейн не чувствовала ни ветра, ни холода. Он уже была как неживая.

На лужайке собрались члены Тайного совета, обязанные присутствовать при казни. Никого из её родных и близких не было рядом. Только две бледные измученные фрейлины и старая служанка.