Жестокость и воля

— Мне нужно увидеть его. Долгушин схватился за дверную ручку, но секретарша встала стеной.

— Никита Григорьевич, я не могу пропустить вас. Вы же знаете, он не любит, когда ему мешают.

— Отойди, потаскуха, — прошипел Долгушин, нейтрализовав секретаршу. — У меня личное дело.

Он решительно вошел в кабинет, захлопнул за собой дверь и щелкнул внутренним замком. Мокроусов, который стоял у окна и меланхолически созерцал парковый пейзаж, обернулся.

— Никита? — его лицо выражало некоторое недоумение. — Что случилось?

— Пока еще ничего, — нервно воскликнул Долгушин, сунув руки в карманы белого халата. — Пока еще ничего не случилось, но может.

— Что может? К чему такая спешка?

— Он опять здесь.

Мокроусов, теребя свою аккуратно подстриженную бородку клинышком, сел в кресло.

— Никита, успокойся, — сказал он почти ласковым голосом. — Сядь на диванчик.

— Я сяду, да, я сяду, — Долгушин плюхнулся на кожаные подушки. — Объясни мне, что он здесь делает?

— Кто он? О ком ты говоришь?

— Тот, которого ты принял тогда без записи и любезничал с ним целый час.

— Ах вон оно что, — с облегчением улыбнулся Мокроусов и стал рыться в бумагах, которые громоздились на его потертом дубовом столе.

Наконец он вытащил какую-то папочку, открыл ее и прочел:

— Константин Петрович Панфилов.

— Да, да, именно Панфилов. Не прикидывайся, что ты не помнишь, как его зовут. Я сразу заметил, как ты положил на него глаз.

— Ну что ты, милый Никита, — мягко засмеялся Мокроусов, — тебе показалось.

— Мне ничего не могло показаться. Я слишком давно тебя знаю, — взвизгнул Долгушин.

Мокроусов закрыл папку и отложил ее в сторону.

— Он просто привез пациента, своего брата.

— А зачем тебе понадобился его брат? Мы вынуждены отказывать людям со Старой площади, потому что у нас не хватает мест, а ты берешься оперировать какого-то деревенского комбайнера.

— Он вовсе не деревенский комбайнер, — все тем же увещевающим тоном продолжал Мокроусов. — Этот случай показался мне интересным. Вот и все. Двойной компрессионный перелом… Такие операции приводят к успеху лишь в одном случае из миллиона.

Но Долгушин никак не мог угомониться.

— Я не верю тебе! — кричал он, едва не всхлипывая. — Ты обманываешь меня!

Неожиданно он вскочил с дивана, подбежал к столу и, низко наклонившись, заглянул в глаза Мокроусову. Лицо его кривилось в болезненной гримасе.

— Ну признайся, признайся, — хныкал он, — ты меня больше не любишь.

Мокроусов побледнел. Его холеное лицо напоминало застывшую маску. Однако он не потерял самообладания и негромким, но твердым голосом произнес:

— Возьми себя в руки, Никита. Тот отшатнулся и обреченно сказал:

— Да, я не ошибся.

— Твои подозрения беспочвенны, уверяю тебя.

Еле переставляя ноги, Долгушин вернулся к дивану. Теперь ему просто необходимо было сесть.

— Я не напрасно мучился, — отстраненным голосом сказал он. — Мои опасения сбылись. Что ж, этого следовало ожидать. Я не тот, о ком можно мечтать. Мне скоро сорок лет, я старею, мои волосы редеют, на лице появляются морщины. Да, я активно занимаюсь теннисом, я держу себя в форме, но и что с того?

— Ты напрасно все драматизируешь, — вставил Мокроусов. — Мое отношение к тебе ничуть не изменилось.

— Не лги, — прервал его Долгушин, — и не пытайся облегчить мои страдания. Даже когда мы были вместе, ты всегда заглядывался на других мужчин. Я видел, как ты смотришь на них. Тебя больше привлекали высокие, атлетически сложенные мужчины, как твой новый знакомый.

— Уверяю тебя, Никита, ты ошибся.

— Ты боишься взглянуть мне в глаза. Отводишь взгляд. И все потому, что чувствуешь свою вину передо мной. Да, я невысок ростом и не похож на статую античного божества, но умею любить и быть преданным.

— Прекрати истерику, — не слишком решительно сказал Мокроусов. — Мне это начинает надоедать.

— Значит, Никита Долгушин тебе уже надоел? Конечно, а чего еще можно ожидать? Ты используешь меня, ты спекулируешь на моих чувствах к тебе. А стоит мне потребовать, нет, всего лишь попросить взаимности, ты сразу же отворачиваешься.

— Не кричи, пожалуйста, умоляю тебя. Здесь даже у стен есть уши.

— Пусть знают. Пусть всем станет известно, что ты скрываешь свое истинное лицо. Они думают, что ты прекрасный семьянин, у тебя красивая жена.

— Я говорил тебе, я сделал это ради карьеры. В этой стране ни на что нельзя рассчитывать, если ты отличаешься от других.

— Хорошо, допустим, ты сделал это ради того, чтобы пробиться наверх. Ты скрывал свои настоящие чувства. Это, конечно, не украшает тебя, но я могу понять, зачем ты так поступил. Я простил тебе то, что ты каждый вечер приходишь домой и ложишься в постель со своей порочной женой. Это отвратительно, но я смог с этим смириться. В конце концов всем нам приходится чем-то жертвовать ради достижения поставленных перед собой целей. Но я всегда жил и продолжаю жить один, у меня нет друга, кроме тебя. А ведь я тоже мог найти тебе замену. У меня были возможности.

Не в силах совладать с нервами, Долгушин вскочил и стал расхаживать по кабинету.

— Ты бессердечен! — выкрикнул он. — Ты не хочешь думать ни о ком, кроме себя. На меня тебе наплевать.