Жезл Эхнатона

Внезапно я почувствовала, что на глазах показались слезы. Вот уж странно, сколько себя помню – никогда не плакала. И на похоронах тоже, хотя наши музейные дамы все как одна ревели белугами. Один Азадовский был преувеличенно бодр и энергичен, даже и не пытался печальный вид сделать.

Вот помяни черта – а он уж тут как тут, как говорил все тот же Филаретыч.

В моем закутке появился Азадовский собственной персоной, за ним маячила Алиса. Она подправила косметику, причесалась и выглядела вполне очухавшейся. Еще бы, Азадовский ее в кабине утешал, подбадривал и поил настоящим кофе из собственной кофеварки, которую первым делом перетащил в кабинет Филаретыча.

– Карасева, – набросился на меня Азадовский, – ты чем это занимаешься? За целый день не удосужилась статью отредактировать и перепечатать?

Ну не рассказывать же ему, что я занималась расшифровкой сообщения, которое оставил Филаретыч. Вот интересно, только кому. Неужели мне?

– Карасева! – загремел Азадовский. – Ты спишь, что ли, на рабочем месте?

– Ошибки исправляла, – буркнула я, ткнув ему в нос толстенный словарь Ожегова. – Сами же сказали исправить, – я отвернулась, чтобы не заметил выступивших слез.

– И еще… ты написала конспект текста экскурсии для Алисы… Дмитриевны? Назавтра у нас записана большая группа. Тема общеознакомительная.

– Нет еще…

– Не успела? – загремел он, нависая надо мной, как туча над утесом. – Ну, знаешь ли…

Совсем близко я видела его маленькие глазки, злые, как у свиньи. То есть у свина. Или у борова. И залысины на лбу, и нос пятачком. Вылитый боров!

Кажется, я пробормотала это вслух, потому что он несколько растерялся. Но тут же опомнился и скрипнул зубами.

– Быстро введи Алису Дмитриевну в курс дела! Конспект экскурсии чтобы был через двадцать минут!

– Арсений Павлович! – робко вступила Алиса. – Может быть, я лучше потом… раз конспект не готов…

– Не волнуйтесь, девочка моя! – залебезил Азадовский и погладил ее по плечику. – Я же обещал, что все у нас с вами будет тип-топ… – и засмеялся так противно.

Алиса отвернулась, но мне снизу видно было, что она чуть поморщилась. Это меня с ней несколько примирило, так что, когда наш новый директор убрался наконец к себе в кабинет, я кивнула Алисе на соседний стул почти приветливо.

– Садись. Ничего, если я не стану тебя по отчеству звать? А то тебе тоже так придется, а я свое отчество не очень люблю.

Говорила или нет, что от папаши досталось мне только отчество, записанное в свидетельстве о рождении. Звали его Артуром, так что удружил так удружил, нечего сказать.

– Как ты сюда в музей попала? – спросила я просто для начала разговора, пока искала в столе буклет, где перечислены были главные экспонаты нашего музея.

Экскурсия завтра будет ознакомительная, люди в группе случайные, много вопросов задавать не будут. Можно обойтись самой общей информацией.

В ответ на мой вопрос Алиса вздохнула и сказала, что это все папа. Он решил, что она должна обязательно работать.

Зачем только? Она в толк не возьмет. И мама тоже. Но папа сказал, что после того, как оплатил ее образование, он не обязан ее содержать. Что у него, кроме Алисы, еще трое детей на шее сидят, и две жены, кроме ее мамы. Поэтому то, что матери положено по суду при разводе – то он и отдал, и содержание положил вполне приличное. Но так будет не всегда, он, папа, не вечен, так что Алиса должна сама работать. А поскольку по специальности она искусствовед…

Тут я зарылась в ящик с головой, чтобы не уточнять подробности. Как раз и буклет очень удачно нашелся. Я обвела там самые важные и интересные экспонаты, мелким шрифтом приписала на полях нужные подробности и отдала его Алисе, посоветовав пройтись еще с буклетом по залам, чтобы знать, где что находится.

Она неопределенно кивнула.

* * *

На этом рабочий день закончился. Можно идти домой. Хотя со словом «дом» связаны некоторые сложности или, точнее, как сейчас говорят, непонятки.

Кстати, Михаил Филаретович очень не любил, когда я употребляю такие слова, говорил, что они засоряют язык и что мне надо быть особенно внимательной, поскольку словарный запас формируется с детства, а у меня с этим были сложности.

Это он так деликатно называл мою прежнюю жизнь. И рассердился на меня только один раз, когда в подростковом возрасте я начала выделываться и жаловаться на свое несчастливое детство. Ах да, вы же еще всего не знаете…

Так вот, Михаил Филаретович единственный раз повысил тогда на меня голос. Сказал, что это последнее дело – жаловаться на судьбу. Нужно выбираться, ни на кого не рассчитывая, и не искать в жизни справедливости. Если кому-то достались родители, которые балуют ребенка и оберегают от всех даже мелких неприятностей, это вовсе не значит, что и дальше в жизни все будет так же. Скорей всего, нет.

Так что нужно быть готовой ко всему, а кто, как не я, лучше всего это понимает.

Так, может, мне еще и повезло, угрюмо пробормотала тогда я. На что Михаил Филаретович ответил, что жизнь передо мной длинная и как знать…