Жгучие зарницы

Мне совсем недавно стукнуло семнадцать, и я, откровенно говоря, побаивался, что и в райкоме и в колхозе отнесутся к такому уполномоченному, пожалуй, свысока, недоумевая, как это окружком послал на хлебозаготовки вовсе зеленого юнца. Но, к моему удовольствию, райкомовцы говорили со мной на равных; а в колхозе вообще приняли меня за выходца из крестьян (а значит, вполне серьезного в делах деревенских), тем паче я в первый же день уверенно сел на лобогрейку, заменив больного колхозника, и до обеда лихо —до чертиков в глазах! — сбрасывал густую, грузную пшеничку.

Никому не доверяя, я сам звонил по вечерам в райком и докладывал дежурному, сколько и чего убрано за день. Мне везло: мой подопечный колхоз был одним из первых в районной сводке. Так что нет, оказывается, ничего неодолимого в работе уполномоченного!

А потом, уже под конец моей командировки, произошло одно досадное событие, которое сильно обескуражило меня.

Как-то под вечер явился на колхозный ток посыльный из сельсовета и громко объявил, что ко мне приехала мать. Этого еще не хватало! Я немедленно отправился на квартиру, где застал маму уже за чаем, приготовленным моей услужливой хозяйкой. Когда она ушла доить корову, я начал сердито выговаривать матери:

— Ну зачем тебе, скажи на милость, надо было тащиться в такую даль?..

— Какая даль, что ты? — перебила она. — До Новосергиевки доехала на самарском поезде, а тут пройтись — одно удовольствие среди полей.

— Как ты не понимаешь, что бабы вмиг разнесут по всей округе, что вот к уполномоченному пожаловала матушка из города!..

— Чего же особенного?

— Да как чего особенного? К уполномоченному, понимаешь, к уполномоченному по хлебозаготовкам, ни с того ни с сего приезжает мать, словно я пай-мальчик какой-нибудь! Куда это годится, а?

— У меня заболело сердце, потому и решила проведать…

— Решила проведать! Я писал, что здоров.

— Ладно, Боря, успокойся. Никто нас с тобой не осудит, тем более женщины.

Она сидела передо мной такая сконфуженная, виноватая, что я осекся на полуслове и перестал выговаривать ей за этот ненужный приезд в деревню в самое горячее время. В конце концов, пусть балейские кумушки судачат на завалинках что угодно про своего желторотого уполномоченного.

Мы с матерью просидели до глубокой ночи, и назавтра я проснулся позже обычного. На столе лежала коротенькая записка: «Ушла по холодку на станцию. Обо мне не беспокойся, делай свое дело»… Худо, худо я себя почувствовал от нахлынувшей досады, что так сухо встретил мать и даже не попросил выездного коня в колхозе, чтобы доставить ее в Новосергиевку…

Ровно через сорок лет, в 1970 году, я вновь оказался на денек-другой в том районе, сопровождая писателя Григория Ивановича Коновалова в его поездке по родным местам. (До того я и не знал как-то, что он из Боголюбовки, расположенной по соседству с моей Бадейкой, где я в далекие времена верховодил хлебозаготовками.) Переезжая вброд речку с космическим названием — Уран, еще не совсем обмелевшую после весеннего разлива, мы прочно застряли на мели. В ожидании, когда нас выручат, я рассказал Григорию Ивановичу, как бойко орудовал на его родине. Он, автор «Былинки в поле» и ряда других вещей, написанных с натуры этих мест, слушал меня и то посмеивался, то хмурился, живо припоминая, наверное, тот на редкость стремительный разлив нашего века…

Наконец-то сбылась моя мечта: я стал журналистом. Верно, начало было весьма неопределенным — меня приняли в редакцию оренбургской газеты с месячным испытательным сроком и поручили таскать информацию, как сказал редактор.

Мама постепенно смирилась с тем, что я работаю, посильно помогаю ей. И она уже придумывала, как бы получше одеть меня, — вечно что-нибудь выгадывала, шила, перелицовывала. Одевался я, можно сказать, с некоторым шиком: полувоенный костюм, желтые лакированные краги, искусно заштукованное полупальто. Вряд ли кто догадывался, какого сверхурочного труда стоило все это моей матери.

В тридцать втором году свежие весенние ветры загадочного Урала вдруг сорвали меня с места, закружили голову и понесли вдогонку за косяками перелетных птиц. Так я очутился в бывшем уездном городке Орске, что намного опередил бывший губернский город Оренбург.

Орск стал индустриальной Меккой для всей оренбургской молодежи. Там закладывались первый на Урале крекинг-завод, к которому уже тянулся нефтепровод из Эмбы, локомотивостроительный завод, огромный мясокомбинат. Готовились проектные задания по металлургическому, никелевому, медно-серному комбинатам. И все они с годами поднялись в районе Орска (за исключением локомотивного завода, от сооружения которого вовремя отказались).