Жи-Ши

Наша первая прогулка по набережной, в тумане… В твоем городе туман повсюду бродит на кошачьих лапах… в тот день он прокрался и захватил город, такой войлочный, будто клочья шерсти развесили в воздухе. А мы плыли в нем, как две лодки, когда редкие прохожие выплывали нам навстречу, мы кричали им «Ту-ту-у-у!» и плавно расходились борт о борт, не задев друг друга. А ты все время спотыкался, и я наклонялась, чтобы искать тебя наощупь… находила и целовала… а ты пах туманом. Потом наступал мой черед пропадать, растворившись в подвешенных каплях, и ты отыскивал меня. Мы могли находить друг друга в этой непроглядной взвеси, на ощупь, по запаху, по наитию… Мы могли заняться любовью прямо на улице, никто бы не подглядел. А потом бродили по национальному музею Дроттингхольм, разглядывали картинки, ты так много мог о них рассказывать… Я начала посматривать на тебя с почтением, никто из моих знакомых, включая учительницу по рисованию, не знал столько историй про картинки. И тут ты раскололся – про бабушку Герту, которая работала здесь смотрительницей и отравила все твое детство живописью, за что ты ей до сих пор благодарен. Еще там был такой маленький холст, на нем – телега, стог сена и три собаки. Мы зависли над ним, а потом, вдруг одновременно расхохотались… Мы смеялись над одним и тем же. Не сговариваясь. Мы были сообщниками. Одни во всем мире. В тумане. И я хотела заботиться о тебе, как ни о ком на свете.

Ночью я пела тебе колыбельные, помнишь? Это так возбуждало! Вот рассказать такую фишку авторам какого-нибудь секс-учебника! Любовь после колыбельной – космос! Ты, правда, расставался – только на это время! – с главной деталью своего скафандра – круглыми очками, без которых твой взгляд становился таким наивным, беспомощным и волшебным. Я попала в мир этих глаз, я стала смотреть на мир этими глазами, я захотела остаться в этом мире навсегда.

Кстати, я совсем не фотографировалась со своим продюсером. Не нарочно, а по странному мистическому совпадению, у меня нет ни одной фоты, где мы позируем вместе. Нет даже папарационных снимков, на которых мы случайно оба попадем в кадр. Вот – единственная фотка Гвидо, которая у меня завалялась. Он в студии, мы заканчиваем запись альбома, на нем его любимая черная водолазка под горло, кепи-«нацистка», кулон-шишка… Это снято… наверное, через неделю после моего возвращения из Швеции, кто-то из наших «фаянсовых» фотографов пришел в студию, предлагать варианты для обложки альбома.

Гвидо встретил меня сдержано. Надулся, конечно, что не позвала его с собой в Стокгольм.

– Усвоила урок?

– Какой урок?

– Концертного мастерства, ма шер. Только не говори, какой я Карабас, что даже подарками вкладываюсь в твое профессиональное будущее!

– Ты хочешь спросить, как мне понравился концерт? Очень понравился. Он меня потряс! Фантастика! Но мне никогда не стать такой на сцене!

Гвидо мгновенно оставляет менторскую позу и превращается в доброго дядюшку. Он очень любит этот образ. Еще секунда, и начнет гладить меня по голове:

– Ну-ну, давай-ка без пессимизма. Январь, авитаминоз, все можно понять. Но я – рядом, я – с тобой, ты веришь мне?

– М-м-м-м…

– Если ты мне веришь, я обещаю тебе, что через год, максимум – полтора ты будешь так же уверенно держать зал и выжимать из него все, что тебе заблагорассудится. Будешь играть на публике, как на кларнете… Кстати, ты играешь на кларнете?

– Не-а. Почему ты спрашиваешь?

– Привык, что в последнее время ты меня приятно удивляешь. Ты просто неиссякаема. Обычно мне хватает месяца общения с девушкой, чтобы знать о ней все, до мелочей, до образа мыслей. Я могу предсказать ее следующую фразу… А вот с тобой – не так…

– Извини.

– Что ж, придется ради трех нот нанимать кларнетиста. Но это – очень важные ноты, и кларнетиста мы нанимать будем… – Гвидо барабанит пальцами, в задумчивости посматривает на меня, но я перемещаюсь по студии с отрешенным видом. Он чешет свой Буратино-фетиш:

– Что-то не так? Ты нездорова?

– Да нет, все нормально.

– Почему же ты не бросаешься к компьютеру, не требуешь немедленно показать инструменталы, которые мы тут смастерили за неделю?

– Покажи мне немедленно инструменталы, которые вы смастерили за неделю моего отсутствия! – Я выдавливаю извиняющуюся улыбку и неопределенно гоняю ладонью воздух по студии, – акклиматизация, наверное…