Жидяра

Рембаза была "веселым" местом. Недаром какой-то азиат вывел некогда краской на ее зеленых воротах: "Рембаз тюрма. Я…бал такой Чита" Впрочем, какое это имело сейчас значение? И мало ли таких гиблых точек на карте Союза, вернее, на карте Министерства обороны? Миша вернулся в свою комнату, пописал какие-то медицинские бумажки, выкурил последнюю сигарету, которую обычно называл "спокойной ночи, малыши", разделся и лег спать. Уже засыпая, он почему-то вспомнил, что не закрыл дверь на ключ. Но вставать из теплой постели было лень, Миша откладывал этот момент с минуты на минуту и в конце концов заснул. Ему приснилось, что он — еще духом — стоит в шеренге на утреннем осмотре. К нему подходит старшина. "Почему ремень плохо затянут?" Он пытается затянуть ремень еще туже, но старшина по-прежнему недоволен. "Ремень нужно затягивать по голове!" Старшина снимает с него ремень и начинает затягивать ему на шее, "Это уже не голова, а шея", — пытается возразить Миша, но воздуха в легких почему-то нет, и ни один звук не срывается с его губ. Он пытается дергаться, вырываться, но старшина все туже затягивает ремень на его шее, повторяя: "Ремень нужно затягивать по голове, товарищ солдат!" Перед глазами уже плывут оранжевые круги, Миша отчаянно упирается в жирное тело старшины и ощущает под пальцами пэша его мундира. От этого ощущения Миша и проснулся. Сначала он ничего не понимал, кроме того, что задыхается. Чьи-то руки душили его, чья-то харя дышала на него каким-то дерьмом. В комнате было темно, тело ощутило тяжесть тела того, сверху, перед глазами плыли оранжевые круги. Миша забился, задергался, отрывая чужие цепкие пальцы от своей шеи. Дыхание перехватило — этот урод, сопя, все сильнее стискивал пальцы. Миша, скорее несознательно, ткнул противника лбом в лицо, потом еще раз, одной рукой продолжая разжимать живые клещи, другой уперся ему в подбородок, потом схватил за нос и резко повернул. Тот завыл, брызгая слюной, заматерился по-азиатски. "Таджик!" Сверху Мише на лицо закапала кровь. Пальцы на кадыке немного ослабели. Тогда Миша согнул ноги в коленях, напрягся и свалил таджика на Пол. Сам свалился следом, схватил обеими руками таджика за горло и принялся хлопать затылком об пол. Таджик еще пару раз врезал ему по печени, потом обмяк, прикусил язык и закашлялся кровью. А Миша все жал ему на яблочко, испытывая непреодолимое желание впиться зубами в скулу или откусить ухо. У таджика закатились глаза, он превратился в большую безвольную тряпичную куклу. Тогда Миша с трудом разжал онемевшие от напряжения руки и встал. Из ящика стола он достал старые массивные наручники — купил по случаю у одного знакомого штымпа, бывшего мента, на блошином рынке — и приковал гуттаперчевые руки таджика к батарее. Потом, растирая шею, сел на диван и закурил, ожидая, когда таджик очухается. Пальцы, державшие сигарету, дрожали. "Вот сука, — подумал с нервным смехом Миша. — Живучий. И откуда только силы после вечерней обработки взялись? — Таджик зашевелился, застонал, дернул руками. — Живучий, урод!"

— Очухался, ублюдок?

Таджик медленно, с трудом, поднялся на колени. Он еще раз подергал руками, увидел наручники на своих запястьях, негромко матернулся, закашлялся и, не оглядываясь на Мишу, осел, прислонившись лбом к батарее. Его спина обреченно сгорбилась. "Шиздец мне", — словно было написано на ней.

— Запомни, парень, — назидательно сказал Миша, берясь за давешний шланг и вставая. — В армии наказывают не за то, что ты спорол струйню, а за то, что сладился. От первого удара таджик охнул и стукнулся лицом о ребра батареи. Потом он завалился набок и только дергался и глухо вскрикивал в такт ударам. Миша бил его долго, изредка устраивая перекуры. Когда сигареты кончились, он сводил таджика в умывальник, потом снова привел к себе и приковал к батарее.

— Ночевать будешь здесь — уж больно ты горяч, парень.

Потом Миша подошел к двери и зачем-то тщательно проверил, надежно ли заперт замок.

Ночью ему опять приснился лезущий в окно узбек с топором…..Миша лежал брюхом на холодном песке и стрелял по мишеням. Резкость в глазах никак не наводилась. Руки дрожали. "Мля, накололи эти млядские санитары какой-то параши!." Пули уходили в сторону. Кто-то пнул его в подошву.

Тебе только жопой по очкам стрелять, урод! — раздался где-то вверху и сзади голос ротного.

"Сука, тебя б наширяли так, так ты бы даже жене в промежность не попал", — подумал Миша.

— Наверное, надо тебе сегодня на кухне поебошить, — продолжал задумчиво ротный, — Может, резкость в глазах наведется. А то растащились тут, мальчишки с большими яйцами, — гаркнул он, обращаясь ко всем, — буреть все умеют, а откуда у автомата пули вылетают, не знают!