Жиды города Питера, или невеселые беседы при свечах

Базарин: Ах, да перестаньте вы, Александр Рувимович! Вы же прекрасно понимаете, что я имею в виду. Нельзя жить без идеалов. Нельзя жить без авторитетов. Нельзя жить только для себя. А они живут так, будто кроме них никого на свете нет…

Кирсанов: Жестоки они, — вот что меня пугает больше всего. Живодеры какие-то безжалостные… Во всяком случае, так мне иногда кажется… Без морали. Ногой — в голову. Лежачего. Не понимаю…

Пинский: Не понимаешь… Мало ли чего ты не понимаешь. А понимаешь ты, например, почему они при всей своей жестокости так любят детей?

Кирсанов: Не замечал.

Пинский: И напрасно. Они их любят удивительно нежно и… не знаю, как сказать… бескорыстно, что ли! Любят трогать их, тискать, возиться с ними любят. Радуются, что у них есть дети… Это совершенно естественно, но согласись, что у нашего поколения все это было не так… А то, что ты их не понимаешь… так ведь и они тебя не понимают.

Кирсанов: Не собираюсь я с тобой спорить, я только вот что хочу сказать: я не огорчаюсь, если люди не понимают меня, но мне становится очень неуютно, когда я не понимаю людей. Особенно своих детей.

Пауза.

Пинский (ни с того ни с сего): Был бы я помоложе, взял бы сейчас ноги в руки, только бы меня здесь и видели. Вынырнул бы где-нибудь в Салехарде, нанялся бы механиком в гараж, и хрен вам в зубы…

Кирсанов: Ну да — без паспорта, без документов. Всю жизнь скрывайся, как беглый каторжник…

Пинский: Да что ты понимаешь в документах, профессор? Тебе какой документ нужен? Давай пять сотен, завтра принесу.

Пауза.

Кирсанов: Ноги в руки тебе надо было в прошлом году брать. Сидел бы сейчас в Сан-Франциско — и кум королю!

Пинский: Нет уж, извини. Я всегда тебе это говорил, и сейчас скажу. Они меня отсюда не выдавят, это моя страна. В самом крайнем случае — наша общая, но уж никак не ихняя. У меня здесь все. Мать моя здесь лежит, Маша моя здесь лежит, отца моего здесь расстреляли, а не в Сан-Франциско… Я, дорогой мой, это кино намерен досмотреть до конца! Другое дело — голову под топор подставлять, конечно, нет охоты. Вот я и говорю: молодость бы мне. Годиков ну хотя бы пятнадцать скинуть… дюжину хотя бы…

Звонит телефон. Все вздрагивают и смотрят на аппарат. Затем Кирсанов торопливо хватает трубку.

Кирсанов: Да!.. Это я… Ну? (Слушает.) А что случилось? (Слушает.) Ты мне скажи, дети в порядке?.. Ну, спускайся, конечно… (Вешает трубку.) Это Санька. У него какой-то не телефонный разговор. Посреди ночи. (Замечает, что в дверях стоит Зоя Сергеевна.) Это Санька звонил, лапонька. С детьми все в порядке, но есть какой-то не телефонный разговор. Сейчас он спустится.

Зоя Сергеевна: Повестку получил.

Кирсанов (ошеломленно): Откуда ты взяла?

Зоя Сергеевна, не отвечая, подходит к столу и протягивает что-то Кирсанову.

Зоя Сергеевна: На, прими нитронг.

Кирсанов: Чего это ради? Я нормально себя чувствую. (Кладет таблетку на язык, запивает из чашки.) Я совершенно спокоен. И тебе советую.

Входит Александр Кирсанов, старший сын. Такой же, как отец, рослый, рыхловатый, русо-кудрявый, но без бороды и без какого-либо апломба. Живет он на последнем этаже по этой же лестнице. Видимо, только что разбужен — лицо помятое, волосы всклокочены, он в пижаме, в руке его листок бумаги.

Александр: Папа, я ничего не понимаю! Посмотри, что мне принесли. (Протягивает отцу листок. Базарину и Пинскому.) Здравствуйте.

Зоя Сергеевна со словами «дай сюда» перехватывает листок и склоняется у свечки. Все молчат. Зоя Сергеевна читает, потом молча возвращает листок мужу, а сама садится у стола и роняет лицо в ладони.

Кирсанов (плачущим голосом): Ну что же это за мерзость, в самом деле! «Распутники города Питера…» Ну как вам это нравится?

Базарин: Распутники?!

Кирсанов: «Распутники города Питера»! Явиться к восьми утра на стадион «Красная Заря»…

Александр (ноет): Я не понимаю, как я это должен понимать… Я сначала подумал, что это розыгрыш какой-то… Но ведь приходил настоящий посыльный в какой-то черной форме… расписаться потребовал…

Зоя Сергеевна (не отнимая рук от лица): Дети проснулись?

Александр: Да нет, они спят. И потом, там у меня… В общем, там есть человек… Папа, ты что, считаешь, что это серьезно?

Пинский: Понимаешь, Саня, мы с папой тоже такие повестки получили. Во всяком случае, похожие.

Александр: Да? Ну, и что теперь надо делать? Идти туда надо, что ли? За что? Папа, ты бы позвонил кому-нибудь…

Кирсанов: Кому?

Александр: Ну, я не знаю, у тебя же полно знакомых высокопоставленных… Объясни им, что у меня двое детей, не могу же я их бросить, в самом деле… Как же это можно? Что у нас сейчас — тридцать седьмой год? Тогда — враги народа, а тут вот распутником объявили ни с того ни с сего… Какой я им распутник? У меня двое детей маленьких! Пап, ну позвони хотя бы ректору! Он же все-таки член бюро горкома…