Жиган по кличке Лед

– В свое время мы сбежали с ним с этапа. На Байкале наш эшелон загорелся, ну мы и свинтили. Я позже попался по глупости и снова загремел, а он так и остался жить там, в Сибири. Недавно вот встретились. Он сильно постарел и похудел. Сходство стало, кстати, еще разительнее. В свое время он спрашивал у меня, сколько мне лет: ответил, что я выгляжу примерно на сорок, а когда я сказал, что он ошибся на одиннадцать лет, воскликнул, неужели мне пятьдесят один?.. В нашу последнюю встречу он так и выглядел: я, которому исполнился пятьдесят один год. Собственно, он сам, узнав о том, что я хочу имитировать свою смерть, вызвался подменить… Сказал, что он все равно не жилец. Дело было за малым: сходить к подпольному хирургу и обеспечить тот знаменитый перелом запястья, которое хрястнул мне Большой Маст на глазах у всего парохода «Сталин». Если бы не было возможности продублировать меня столько точно, я бы не стал затевать эту историю с серпантином и фальшивым убийством.

– Ну почему же фальшивым? – вмешался Борис Леонидович. – Те трое – водитель, Сава, а еще тот, кого ты называешь Сережа-мордвин, – действительно умерли.

Каледин качнул головой:

– Давно до них добирался. Они не имеют права жить. У Солодкина в одном мизинце текло больше праведной крови, чем в этих троих вместе взятых. Какая-то гниль… Но все равно, даже они – не такие нелюди, как Маст и его близкие. Подлецы, конечно. Пользуясь языком чекистов, набирали на меня компромат, чтобы в удобный момент припугнуть. Я видел по похабной роже Сережи-мордвина, что этот замечательный день недалек. К тому же они узнали, что я храню общак – а значит, с меня есть что взять. С них взять было нечего, да мне ничего и не было нужно, кроме их жизней – вот я их и взял. Надеюсь, они уже горят в аду. Хотя ад, думаю, многим показался бы вполне комфортабельным местечком по сравнению с колымскими приисками, забайкальскими бараками и грязными портовыми будками Ванино, – добавил он.

– Что же ты собираешься делать?

– Прежде всего я хотел бы устроить встречу с товарищем Лагиным. Последний раз мы виделись на его условиях. Это было неприятно. Это тем более неприятно, что было совсем недавно.

– Ты видел Лагина недавно? Когда? Я всегда думал, что в последний раз это было еще в двадцать седьмом году, когда ты… когда тебя…

– Ты хотел сказать, Борис Леонидович – когда я убил Паливцева и получил за это законную свою двадцатку, – закончил за него Лед. – Так вот, я тебе еще раз повторю: я Леву Палево не убивал.

– Ну… сейчас вряд ли важно, кто его убивал, а кто не убивал, – не очень уверенно сказал Вишневецкий.

Вот тут Каледин побледнел и очень тихо, но отчетливо, преподнося каждое слово, произнес:

– Ошибаешься, историк. Как раз эта-то история сейчас важна как никогда. По крайней мере, лично для меня. Повторяю, я никого не убивал. Это не я!.. И, кстати, – добавил он с хрипотцой, – Лагин думал так же.

2. Порт Ванино, Хабаровский край, 1949 год

Баржа пришла из Магадана. В столице Колымского края она приняла на борт около полутора тысяч заключенных. Да и теперь, на подходе к Ванино, на ее борту все еще находились около четырехсот человек, которых перебрасывали с Колымы на «материк». Кто-то из доплывших шел на освобождение, часть перебрасывали на вновь открывающиеся забайкальские и дальневосточные ИТЛ. Из четырехсот счастливчиков, доплывших в Ванино в огромном трюме, который разгородили деревянными переборками и настелили четырех– и пятиярусные нары, около трехсот были блатными. Все те, кто был не уголовным, а политическим или «сукой», помещались в отдельном, тщательно забаррикадированном отсеке.