Жиголо

Словно отвечая на этот вопрос, Анечка протянула руку к моему лбу и провела ладонью. Я внутренним зрением «увидел»: два микроскопических чипа, впаянные в полушария, пыхают, подобно сигаретам в темной комнате. Боли не чувствовал — наверное, мои мозги были крепки, как спецназовские бутсы? Однако через миг ощутил странное передвижение моего организма — должно быть, так передвигаются НЛО в Пространстве-Времени — и…

я шел по чужому городу. Город праздновал праздник, неизвестный мне: по булыжным мостовым бегали воспитанные дети и летали воздушные шарики, а где-то за углом фальшиво играл духовой оркестр.

Я остановился у ограды старого особняка. У парадного подъезда горбилась карета «скорой помощи». Мимо меня промчался странный человек — во фраке, с цилиндром на затылке, хохотал:

— Друзья мои! Этот оркестр совершил чудо! Произведение, в бессмертии которого я был убежден, он уничтожил за несколько минут. Ха-ха! Соловей берет качеством, а воробей — количеством!

Я прошел к парадному входу. От мотора машины пыхнуло теплом. Из-под можжевельника прыснули воробьи. В палате на втором этаже шлепала мокрая тряпка.

В прохладном готическом вестибюле сидели и ходили женщины. Их было много и все они были беременные. Они носили перед собой затвердевшие животы и прислушивались к будущей, притаившейся жизни: новые дети чувствовали опасность и, защищенные надежной, как им казалось, материнской плотью жили в своем уютном мире, веря в его вечность.

Я, грубый и нелепый, пробрался между временными убежищами таинственной жизни, взялся за ручку двери приемного покоя роддома и услышал:

— Без очереди нельзя, — закричали роженицы. — В порядке живой очереди!

— Позвольте, — возмутился я. — Кажется, я все-таки мужчина?

— Я всегда мечтала о мальчике, — проговорила женщина знакомым голосом и я… проснулся: в комнату входила Анна — несла поднос с кофейными чашками. — Просыпайся, соня. — Поставила поднос на столик, где лежали ноты. — Не пора ли работать, маэстро?

— А зачем? — потянулся я.

— Гений — это тот, кто знает, что он талант, но продолжает работать, назидательно проговорила любимая. — Кофе крепкий, как сургуч. — Нависла надо мной. — Нам никто не пишет писем.

— А кто нам может написать? — удивился я. — Ты же знаешь, ДИКТАТ запретил писать письма.

— А мы друг другу напишем, — нашла выход. — Я так редко дома бываю.

— Да, — согласился я. — Здесь все рождают и рожают. Ты сама-то не хочешь родить?

— Не хочу, — ответила Анна. — Роды люблю принимать, а рожать сама не буду.

— Почему?

— Тут все чужое: город, простыни, деревья, небо, собаки, листья, мысли…

— А ты знаешь, — прервал её, — я нашел работу. Буду тапером. А что? Тоже работа.

— Ублажать публику музыкой между бифштексом и стриптизом?

— Тогда мы долго ещё не будем иметь своего маленького домика с палисадником и видом на городскую ратушу, — предупреждаю. — Ты ведь мечтала о домике.

— И здесь мы не свободные, — грустно улыбнулась. — Там нам хотели вырезать мозги, а здесь режут души.

— Ничего, мы ещё потрепыхаемся, — обнимаю за плечи. — Я тебя люблю.

— Мне надо идти принимать роды.

— Роды подождут, — и целую ту, которая спасла меня от лоботомии. — На струнах чувств нужно все время играть новые мелодии, — и целую-целую-целую родное лицо. — Сегодня вечером мы идем на мою работу.

— Ты все-таки хочешь маленький домик?

— Я хочу тебя…

И мы оба начинаем плавиться в янтарном солнечном свете любви, превращаясь в плазменную подвижную массу, чтобы после взорваться в оргазме вечного счастья.

… Вечером мы отправились в ресторан, где мне предложили работу тапером. Дело в том, что старый пианист по прозвищу Гоу решил пойти на пенсию. То есть он заработал на маленький домик с палисадником и ему захотелось пожить для души. И я должен был занять его место.

В ресторане бушевала стихия праздника. По залу летали воздушные шары, пенилось шампанское и лоснились щеки.

— Великая жратва, — поморщилась моя любимая.

— Как говорится: по барабану и палочки, — примирительно проговорил я. — Люди отдыхают.

— Отдыхают? — передернула плечами.

— Сейчас будет выступать великий Гоу, — сказал я и захлопал в ладони: к роялю спешил упитанный и чуть притомленный мужчина, похожий на бюргера.

Он поклонился публике, сел за белый рояль.

Полонез! Маэстро играл шопеновский полонез, и без всяких сомнений, его руками водило по клавишам Божественное провидение. Потом раздался последний аккорд — и публика забушевала:

— Гоу-Гоу-Гоу!

Маэстро, сдержанно поклонившись, удалился за кулисы.

А между столиками шел вальяжный Хозяин ресторана. Одет был во всем белом. Более того, Хозяин был альбиносом и его алебастровые глаза таили зашифрованную опасность.

— Ну-с, друзья мои! Как наш праздник! — наступал, потом сел за столик, по-хозяйски осмотрел Анну. — Вы прелестны.

— Спасибо, — улыбнулась любимая.

— Как вам мой великий Гоу? — спросил Хозяин. — Я всегда чувствую великих. Я открываю звезды и новые миры, — похлопал меня по плечу. Догадываешься, о ком речь?

— Трудно догадаться, — неприятно хихикнул я.

— Публика любит музыку… — начал было разглагольствовать Хозяин.

Анна прервала его: