Жиголо

За примером далеко ходить не надо: мой товарищ невзначай наступил на некую проблему, которой, видимо, занималась журналистка Стешко, поскользнулся, и неудачно, наскочивши на лезвия ножей. Хотя, конечно, в его падении виноват и я. И поэтому мой ответ будет естественен. И коль в том возникнет необходимость, то пойду по трупам, как по кремлевским булыжникам; пойду по горло в крови — крови врагов.

Пробуждающаяся столица была чиста, пуста и прекрасна: смердящая требуха будней ещё не вывалилась на её улицы. Рекламные огни меркли под натиском утра. Воздух был энергетически свеж, пробивая нервной дрожью проснувшегося младшего Мамина.

— Холодно? — обнял его за плечи.

— А что мне сказать дома? — спросил.

— Ничего, — отрезал. — Повторяю: ты ничего не знаешь. Так надо. А лучше уехать тебе, Санька.

— Куда?

— К бабушке, — огрызнулся.

— У меня их две.

— Богатый выбор, — проговорил я: странным образом до последней минуты не вспоминал о родных Маминых, они всегда находились на периферии наших с Венькой жизненных интересов, и что теперь? — Надо уезжать, — повторил.

Так будет лучше, промолчал, если начнется кровавая вакханалия, то сострадать никто никому не будет. Не дай бог, узнают, что имеется свидетель. Лучший свидетель — мертвый свидетель, и это тоже один из основополагающих принципов нашей магической действительности.

— А если менты прихватят, отсылай их ко мне…

— К тебе?

— Как лучшему другу брата.

— Ну ладно, — и, сутулясь, медленно бредет к подъезду.

Дворник ковыряется в кишечно-ветошной требухе, которую он вытянул из мусоросборника. На его испитом лице открытый интерес к бытовым отходам жильцов. Такое впечатление, что мусорщик каждое новое утро начинает именно с говна, надеясь в нем найти сладкий кусок фарта. Впрочем, он его и находит — пустую бутылку. Ладошкой обтирает её, как мать попу младенца, и продолжает свои неравнодушные поиски.

Я выруливаю автомобильчик из дворика, где мы с Мамыкиным проводили беспечальные вечера. Мы пили кислое вино, мы пели песенки-пустышки, мы лапали липких подружек и чувствовали себя превосходно. Нам казалось — так будет всегда. Мы жили иллюзиями. Теперь я понимаю: у нас нет никаких шансов вырваться из границ, очерченных судьбой. Трудно танцевать на блевотной массе, пропитанной кровью и страхом, хотя можно и рискнуть при условии, что это будет танец сумасбродов — jig.

Прежде чем начать оперативно-розыскные действия я привел себя в порядок. Двух часов сна хватило, чтобы почувствовать себя в состоянии боевой готовности № 1. Я принял контрастный душ, сжевал бутерброд с вегетарианской фиолетовой котлетой и переговорил с Катенькой. По-моему, она так и не поняла, что от неё добиваются. Была мила, рассеяна и думала о чем-то своем, девичьем.

— Ага, Санька ночью припер, — пожимала плечиками. — Какой-то совсем крези на черепуху. Тебя шарил, ну я и сказала, где ты. А что, не надо?

— Где культура речи, Катюха? — не выдержал. — Говори на языке Александра Сергеевича.

— А это кто? — зевнула.

— Пушкин, которое наше все, — и треснул по молоденькому затылку.

Понятно, что педагогическая поэма не удалась: сестричка взвыла не своим голосом и скорее всего не от боли — обиды, что не знает прекрасных духовноподъемных стихов великого поэта. Затеялся мелкий семейный скандалец, который закончился тем, что я лишился отечественной кредитки за подзатыльник, но получил заверения, что впредь услышу только рифмованную речь. Мне было приятно сидеть в облезлой кухоньке и дурачиться с хорошеньким созданием, далеким от проблем дня и настолько, что ночной визите юного «крези», видимо, представлялся пустячным сновидением. Ох, как не хотелось покидать уютную раковину родного дома…

Прошумел быстрый летний дождик и прохожие пружинили через лужи, как марионетки. На мой ралли-драндулет не нашлось угонщика и я, содрав промокший брезент, сел в холодную машину. План действий был прост: обратиться к господину Голощекову за помощью — информационной и материальной. Сумма расходов зависела исключительно от конфиденциальных сведений по автомобильному номеру: «о 555 оо». Если они принадлежат пенсионеру, то разговор о гульденах один; если трупоукладчикам — другой; а вот если в этой невеселой истории замешены дети гор или пустынь…

К сожалению, наши деревянные пока не отменили решением очередного правительства, хотя давно пора по причине их бесконечной девальвации, но речь не об этом. Я нуждался в свободе — в свободе во всех смыслах этого воздушного словца. И поэтому устремлялся к тому, кто мог её дать. Мне — под залог честного слова.

— Аркадий Петрович, — сказал я после дежурных любезностей. — Есть две новости: одна хорошая и одна плохая.

— Дмитрий, только не говори, что у тебя AIDS, — всплеснул руками господин Голощеков.

— Я бы согласился на АIDS, — не без пафоса проговорил и объяснил причину такого заявления.

Руководитель плейбоев для богатеньких дам не поверил в гибель своего племянника. Аркадий Петрович натужно засмеялся, окрашиваясь лицом в больной брусничный цвет:

— Так нельзя шутить, дружок, — погрозил пальцем.

— Не шутка.