Не сразу понял о ком речь: «Анатоль», а когда вник, дрогнул от мысли: ведь госпожа Горлик имеет право заказать любого живого жиголо дамского клуба. В том числе и меня, в принципе…
Пока я, последний романтик, переживал по такому пустому поводу, как перетрах с дамой сердца, госпожа Горлик прошла к редакционному сейфу; открыв его, извлекла из бронированного нутра папку цвета хаки.
Вернувшись на место, сообщила, что за папочкой и её содержимым уже идет охота: вчера приходили два малоприятных типа в штатском и проявляли весьма нездоровый интерес к материалам Стешко. Да журналюги народ тертый и в конце концов послали пинкертонов в… пеший эротический тур.
— Куда?
— Как в том анекдоте, Димочка, — славно так ржет Анна Алексеевна, обнажая зубы, покрытые канифольным колерком; и в лицах рассказывает историю о привередливом «новом русском», который все не мог выбрать туристический тур для личного отдыха; когда он уже всех достал, ему предложили самый эротический тур и, главное, пешком. И куда надо идти, удивился капризник. И послали его, ну понятно куда, Димочка, — заключила собеседница и, внезапно сбив голос, как заговорщица, приблизила свое лицо к моему. Мариночка просила это опубликовать, если с ней вдруг такая вот неприятность…
Хорошенькая неприятность, окислился я лицом и хотел задать законный вопрос, мол, почему, друзья, не печатаем, да госпожа Горлик, продолжая наваливаться рыхлым, как клумба, телом на стол и частично на меня, призналась, что Мариночка была не только талантливым журналистом, но и очень своеобразной личностью.
— О-о-очень своеобразной, — повторила, — личностью, — и, вернувшись в исходное положение, тиснула новую сигарету меж резцами.
Я не видел глаз собеседницы — и не мог взять в толк: то ли надо мной так изощренно глумятся, то ли это любовь с первого взгляда? И все вместе начинало надоедать. Сдерживаясь, развел руками: своеобразная личность — это как?
— Кажется, — спросил, — она была феминисткой?
— Если бы, Димочка! — пыхнула дымовой завесой собеседница. — Куда хуже.
— Куда хуже? — не выдержал. — Девочка любила девочек?
— О! Бог мой! О чем ты, противный, — и кокетливым движением руки ударила по плечу (правому).
Я понял, что надо расслабиться и получать удовольствие — удовольствие от общение с импульсивной дамой. В конце концов, окуляры можно снять, блудливые бородавы не замечать и прокуренные уста не лобзать. Словом, как поется в модной песенке: «Это музыка солнца, лета знойного дня, звуки моря прибоя, обнимите меня!»
То есть наше будущее было бы эфирным и прекрасным, как сочинский бриз, да хмурь настоящего…
Слушая исповедь энергичной Горлик на заданную тему, я поначалу решил, что она бредет, но после пришло понимание: её рассказ о коллеге Стешко правдив — и очень даже правдив.
Если извести прочь все эмоции, слухи, сплетни и нелепицы, то в остатке остается печальный факт: Стешко сошла с ума. Да-да, лишилась разума. Спятила. Скисла мозгами. Для окружающих по-прежнему была общительной и одаренной профессионалкой, а вот для товарищей по творческому цеху…
Дело в том, что Мариночка занялась некой закрытой проблемой, связанной с космическими новыми технологиями и вооружением, во всяком случае, так она утверждала. Через несколько месяцев работы предоставила материалы, на этих словах Анна Алексеевна, открыла папочку.
— Хотите, — предложила, — зачитаю.
— Да.
Усмехнувшись хмельной улыбкой, мадам Горлик сняла очки и приблизила к близоруким глазам своим текст:
— «Все планеты и звезды в материальном мире вращаются под управлением Верховной личности с помощью фактора времени. У каждой планеты, атома, частицы есть своя орбита времени. Мы с вами тоже движемся по какой-то временной орбите: сначала рождаемся, потом стареем и умираем. Время двигает нашими жизнями, также, как планетами», — глянула огромными, как у куклы, ультрамариновыми глазищами. — Еще?
— М-да, — промычал я. — Лучше я сам ознакомлюсь, — и уточнил. — Потом.
— Потом будем поздно, — хныкнула журналистка, — Димочка.
Сказать, что я покинул редакцию газеты в глубокой меланхолии, значит, не сказать ничего. Хотя с душевной Аннушкой мы расстались весело и дружелюбно. Получив заветную папочку, я чмокнул ручку редакционной синьорине, и она намекнула, что не прочь встретиться со мной в менее официальной обстановке.
— Я вас приглашу в кино, Анна Алексеевна, — шутил я. — На последний сеанс.
— И на последний ряд, Дима, — шутила она.
Выйдя из редакции, медленно прошел в соседний запыленный скверик, чувствуя, что госпожа Горлик в силу возбудимого характера и ежедневной горелой суеты, придала слишком большое значение этим материалам. Не режут ножами того, кто помешался. Нет в том никакой полезной необходимости. Если человек слаб на ум, его сажают на питательную казенную диету и лечат электрошоком, прочищающим мозги до стерильного целомудрия.
Я опустился на лавочку. Скверик жил своей паразитической жизнью: детишки бегали по детской площадке, молодые мамы катили коляски, пенсионеры изучали газеты, ханыги распивали мерзавчик, влюбленные птички шебаршили в кустах.