Жиголо

— Кто? — спросил я и после уточнил. — Кого?

… Через час мы с капитаном милиции уже находились в районе Измайловского парка. Знакомая мне пятиэтажка, где, не секрет, проживала молоденькая и ветреная секретарь «Russia cosmetic» Верочка, при дневном свете выглядела убогим богоугодным заведением, где затухали, как апатичные планеты, жизни бывших строителей коммунизма.

— Ты знал ее? — спросила Александра, когда ответила на мой вопрос.

— Да, — ответил я.

Более меня ни о чем не спросили. Наверное, я так и не научился скрывать свои чувства? Кажется, отцы-командиры не сумели до конца выжечь каленым железом мои душевые порывы и романтические переживания; вот в чем дело.

Любил ли я приятную во всех отношениях губастенькую дуреху и прелестницу с объемными формами и подвижной, скажем так, сутью? Вопрос риторический. Любил и любовь та была сладка, как рафинад из грязноватого черниговского буряка, и радостна, как экзальтированный праздник Независимости CША 4 июля, и бесконечна, как млечный путь в созвездии Гончих Псов, рвущих поводок из рук Всевышнего, невидимого и непостижимого для нашего нищего умишко.

Да, я её любил, даже несмотря на то, что использовал в своих корыстных интересах. Моя ошибка лишь в том, что так и не понял: если не мы будем немедленно вырезать червоточины из нашей среднерусской картофельной жизни, то враги наши будут резать нас и наших детей, и детей наших детей, как цукатных цыплят.

Итак, прибыв, выражаясь языком протокола, на место происшествия, мы обнаружили в подъезде и квартире тошнотворную суету оперативной группы, а во дворике — многочисленных зевак, включая уличных малолеток, уже познавших неспело-вишневый вкус клея БФ.

Я почувствовал раздражение, оно поднималось изнутри и делало меня слабым. Поначалу решил, что нервничаю по причинам вышеизложенным, потом понял — причина в другом. По соседству с домом импрессионил в малахитовой дымке бесплатного лета праздный Измайловский парк и там, на прогнивших досках эстрады, выкрашенной в отвратительный цвет цинковой зелени, репетировал духовой оркестр, в составе которого, был уверен, хороводили бравые отставники и прочие музыкальные старперы.

Конечно, можно было бы не обращать внимание на звуки этого вконец раздолбанного оркестрика, да дело в том, что он пытался воспроизвести одну и ту же мелодию: «Прощание славянки». Создавалось впечатление, что трубачи и прочие трухачи ни хера более не ведают в области национального репертуара, и шаркают одну и ту же до-ре-ми-фа-соль. И нестройные эти гаммы, прожигая шлакоблочные стены всех соседних домов, делают жизнь их обитателей вконец бессмысленной.

В этом смысле Верочке повезло: она не могла слышать зло искаженную мелодию, под которую уходила на фронт героическая российская армия образца 1914 года.

По утверждениям экспертов, жертва сама открыла дверь убийцам. Более того, была распита бутылочка французского вина, изготовленного полвека назад шинкарями чарующей Шампани. Не исключено, что жертва была протравлена клафелином. Зачем? А чтобы без проблем запустить «мясников» в квартиру, где и завершилась акция по расчленению доверчивой тютёхи, могущей слишком много знать.

Поскольку я был с капитаном милиции и выступал в качестве понятого, то мне дозволили заглянуть в ванную комнату. Если бы не моя армейская спецподготовка, то от увиденного… Я лишь поморщился от знакомого кисловатого запаха крови.

Тот, кто ещё сутки назад пребывал в состоянии любовной эйфории и беспредельного нетрезвого оргазма, был расчленен до ветошных кусков говядины, полузатопленных в ванной. У этой громадной чугунной посудины сидел на стуле старенький эксперт, похожий на профессора Первого Медицинского. Под его ногами цинковело десятилитровое ведро. Специалист по трупам рукой в прорезиненной перчатке ловил куски мяса в ванной и при этом мурлыкал мелодию «Прощание славянки», доносящуюся, напомню, из парка культуры и отдыха трудящихся и колхозных масс.

— Как дела, Абрам Борисович? — поинтересовался моложавый и вальяжный следователь Слепцов таким тоном, будто интересовался выпечкой калорийных булочек в соседней булочной.

— Нормально, Сема, — ответ эксперта был банален. — Накрошили вот… как на шашлык.

— А голова-то где? — вспомнил следователь.

— В холодильнике, где еще, — пробурчал Абрам Борисович, запуская вновь руку в киноварную жиж для очередного удачного цапа. — Таки ты её, Сема, не трогай — с ней я поработаю уж…