Жил-был Пышта

Пышта очень старается думать. Но, как назло, воробьи подрались под ногами. Потом промчался мотороллер — красный, с серебряной фарой, — тут уж ни один человек не смог бы думать. Из-за забора выскочил мяч, Фёдор наподдал его ногой, и мяч улетел обратно. Думать было просто невозможно.

— Не получается, — пожаловался Пышта.

— Ничего. Получится.

Сели на брёвна возле сарая. За дощатой стеной похрюкивал поросёнок. Поглядеть бы — розовый или с пятнышками? И вернуться бы. Что у Майки в свёртке? Скорей бы уж Фёдор кончал вправлять мозги. Поговорит-поговорит да и простит. Скорей бы уж прощал.

И вдруг Фёдор сказал:

— Ты сейчас воображаешь, что я тебе повыговариваю да и прощу? И ты останешься таким же Центропупом? Не воображай! Не прощу!

Пышта испугался. Как так не простит? И что ж тогда?

— Потому не прощу, что отлично соображаешь. Но всё в свою пользу. И потому растёшь плохим человеком. Можешь расти хорошим, а растёшь плохим! Возомнил, что ты самый ценный, самый главный, Центропуп, а вокруг тебя все люди вертятся, как планеты вокруг Солнца. И всё человечество только для того существует, чтоб доставлять тебе удовольствия.

Чтобы кормить тебя мороженым.

Чтобы водить тебя в кино.

Чтобы показывать тебе, как переключать скорости, и даже позволять сигналить, хотя сигналить, всем известно, запрещено.

Чтобы покупать тебе красивые голубые кеды и стричь тебя в парикмахерской с зеркалами и без очереди. И даже вынимать для тебя из запаски резиновую камеру, чтоб ты мог с ней поплавать в пруду.

Так вот, заруби себе на носу раз и навсегда; люди существуют не для этого.

И будь ты сейчас не Пыштой, а вот этим поросёнком — розовым или в пятнышках, который хрюкает в сарае, — ничего не изменилось бы на свете, раз ты не человек, а всего лишь Центропуп.

И твоя мама, если бы у неё родился не ты, а другой, хороший парень, так же работала бы сейчас в своей экспедиции, а может быть, лучше, раз у неё было бы меньше забот и хлопот.

А из Майкиных ясных глаз не упало бы никогда ни одной слезинки.

Пышта, Пышта! Народ сложил поговорку; «Кто посадил дерево, вырыл колодец и убил змею — прожил жизнь не зря!» А пока ты ничего доброго людям не сделал, считай: ты ещё на свете не жил! Ты вот сидишь воображаешь: «Я маленький, ещё не успел. А как вырасту — сразу героем стану!» Нет, если ты стараешься только для себя, не вырасти тебе героем! А знаешь, кто из тебя получится? — И тут за дощатой стеной прозвучало: «Хрю-хрю-хрю…» — Точно! — сказал Фёдор. — Вырастет из сына свин, если сын — свинёнок! Это про тебя Маяковский сочинил.

— Не про меня! — закричал Пышта.

— Ах нет? Ну так скажи, что ты сделал для людей хорошего?

Пышта уже рот открыл, чтоб назвать много прекрасных дел. Но ни одно подходящее слово не прибежало к нему на язык.

— Вспоминай, вспоминай… — Фёдор стал стругать палочку.

Пышта вспомнил зелёное стекло — отдал его соседскому Лёше, не пожалел. И два нечервивых ореха в придачу дал. Правда, Лёшина мать вернула стекло (орехи не успела, Лёшка съел) и велела сию же минуту отдать пластмассовую вставочку для пера, которую Лёша подарил Пыште взамен… Ну, раз принесла обратно — значит, не считается.

Пышта вспомнил пузырёк с каплями. Дед просил: «Неси поскорей, внучек, сердце пошаливает». И Пышта приносил. Но часто Майка успевала раньше Пышты и сердилась: «Тебя сто раз попроси, пока ты сдвинешься!..» Наверно, тогда тоже не считается?

Ура! Он нашёл рельсы в лесу! И звёздочка заняла первое место!.. Да… Зато когда одна тётенька дала ему железяку, он припрятал её под лестницей — сделать интересное для себя. Девчонки её нашли и сунули в общий мешок, чтоб для заводов, чтоб для страны. Но всё-таки, наверно, тоже не считается…

Ничего он не может вспомнить. Ничего. Как же так? Он всегда считал себя очень нужным, очень хорошим человеком…

Фёдор стругает палочку и вдруг слышит непонятные звуки: «Пшт… пшт…» и тоненькое, жалобное: «И-и-и-и…»

— Ты что, Пышта?

Он разнял прижатые к лицу Пыштины кулаки, увидал красный нос и мокрые щёки:

— Ты, никак, плачешь?

— Пышто я стараюсь-стараюсь… и ничего не могу-у… — И Пышта заплакал ещё горше. — А колодец я ещё не умею… А змея мне ещё не попалась…

Фёдор сгрёб его в охапку, и, хотя Пышта уже ученик второго класса, усадил к себе на колени, и обнял покрепче.

— Ладно, Пышта, не старайся. Всё равно нельзя вспомнить то, чего не было. Давай начнём жить сначала. Давай делать хорошее. Давай стараться быть похожими на настоящих людей… Ну, выше нос!

Пышта поднял к Фёдору покрасневший нос. На кончике висела слеза. И Фёдор улыбнулся Пыште. И Пышта улыбнулся Фёдору. И обхватил его крепкую шею руками, и заговорил быстро-быстро в самое ухо:

— А дерево я посажу сегодня. Для всех людей. Пышто у меня как раз есть подходящая косточка. Черносливовая. Годится?

— Годится! — ответил Фёдор. Правда, он не знал, что косточка из компота. А Пышта не знал, что из варёных косточек деревья не вырастают. — Валяй сажай! — сказал Фёдор и своим красивым, белым, глаженым платком высморкал Пыштин нос.

Глава 4. Погляди наверх, мама!

— Пышта, напиши маме! — сказала Майка.